Дон Нигро - Переулок Роз

Я обнаруживаю себя идущим вдоль длинного ряда огромных, нависающих надо мной, невероятно древних каменных изображений мертвых богов. Времени в этом темном месте нет. Человек может лежать здесь с перерезанным горлом, и его найдут через многие века, свернувшегося в углу, даже не его самого, а только сухие белые кости, обглоданные дочиста крысами.

Глубоко под этим городом лежат в земле древние римляне. Цивилизация здесь построена на гниющей плоти умерших итальянцев: «Замок Джека Соломинки», «Винный дом Матушки Банч», «Таверна Кока», «Пироги и пудинги Маготти». Юго-восток Англии каждую сотню лет опускается на двенадцать дюймов. Спросите у жителей города Винчелси-Драунд, давно погрузившегося в Канал. Я думаю о русалках, груди и волосы которых колышутся под водой. Задаюсь вопросом, а не приехать ли мне в это место умирать?

Во второй половине дня пешком прошелся до Национального театра и на сцене «Оливье» посмотрел «Врага народа» с Маккелланом, который играл потрясающе. Ни одного лишнего жеста, ничего спорного или лишенного значения, но при этом все совершенно естественное. Жизнь гораздо неряшливее, да и искусство тоже. Потом взял экскурсию по закулисью, с удовольствием изобразил невежественного американца, и роль эта для меня оказалась куда более естественной, чем я предполагал. Уже в глубинах театра возникло ощущение, что весь Лондон такой же: замысловатый лабиринт взаимосвязанных сценических площадок и сложнейших скрытых механизмов, его жители – расплывающиеся фигуры в «волшебном фонаре». И лучшие из них не более, чем тени.

Потом, уже вечером, «Лондонские рогоносцы» [2] «Лондонские рогоносцы/The London Cuckolds» – пьеса Эдуарда Рейвенскрофта, написанная в 1681 г. и адаптированная тремя столетиями позже Терри Джонсоном. В «Литтлтоне» (входит в состав Королевского национального театра) поставлена в 1998 г. в «Литтлтоне». Вновь я сидел на первом ряду, спектаклю предшествовало что-то вроде парада грудастых шлюх, и самой красивой, с алыми губами, белыми тенями, румянами во всю щеку, мушкой и глубоким декольте, аж до сосков, каким-то образом удалось оторвать мои глаза от ее груди, а потом, сопроводив свои слова похотливым жестом, она осведомилась, не желаю ли я отведать ее апельсинчика. Я кивнул: да, с удовольствием. Что ж, я не ел целый день, да и какой мужчина в здравом уме откажется от апельсинчика шлюхи. Она подошла к краю сцены, жестом предложила мне подняться и подойти к ней, опустилась на четвереньки – увы, боюсь, раньше она проделывала это не раз, – зажала дольку апельсина в зубах и скормила ее мне, закончив все поцелуем, настоящим. Ее губы соприкоснулись с моими. Вкус и запах ее помады смешались с апельсином. Сок побежал по моему подбородку. Мой дебют в английском театре прошел успешно Наутро, в ресторане отеля, я вытер рот, и ее помада оставила чуть заметный алый след на белоснежной салфетке.

Мне потребовалась эта салфетка. Английский завтрак показался мне сальным, непотребного вида месивом. Я не знаю, действительно ли едят англичане это на завтрак, но, скорее всего, нет, иначе они все уже умерли бы. На лице официанта, похоже, отразилось разочарование, когда я сказал ему, что ограничусь мясной нарезкой, сыром и фруктами со «шведского стола».

«Без англицкого зафтрака?» – воскликнул он, словно для него это был вопрос национальной чести, хотя акцент говорил о том, что его родина находится не так и далеко от Узбекистана. Но парнем он был хорошим, и я не стал делиться с ним своими подозрениями, что «англицкий зафтрак», который я таки съел вчера, скорее всего, еще в 1954 г. выблевала такса Уинстона Черчилля.

Брожу по лабиринту улиц, среди вавилонского многообразия языков. Вестминстерское аббатство под дождем. Здания Парламента, как гробницы мертвых богов. В этом городе я – чужак. Томная блондинка в галерее «Тейт», невероятно красивая, словно сошедшая с одной из картин прерафаэлитов. Ей поднаскучили полные благоговения взгляды мужчин? Офелия, принимающая своих поклонников на собственных похоронах. Это жемчужины, которые были ее глазами.

Меня никогда не привлекали мегаполисы. Американские мегаполисы, в которых я бывал более молодым, были, по большей части, грязные, уродливые, шумные, полные жестокости и насилия. Мюнхен я находил прекрасным, но на самом деле меня заботила женщина, с которой я приезжал туда. Немалую часть Лондона, как и Мюнхен, разбомбили во время войны, но слои времени и пыли, кирпичей и призраков в мегаполисе образуют некое подобие палимпсеста, большая часть которого теряется из-за того, что сквозь него проглядывают недостаточно хорошо стертые прежние слои. Мегаполис – это осадок человеческого желания, смычка боли и глупости со временем, страстью и смертью. И ни один мегаполис не является просто мегаполисом. Каждый – это множество мегаполисов, наложенных один на другой. Есть мегаполис, который мы представляем себе, мегаполис надежды. Есть тот, которого мы боимся, и тот, из которого нам не выбраться, и тот, который помним. Если мегаполисы на небесах и в аду, и, вероятно, это один и тот же город. Все мегаполисы – кладбища. В Лондоне, как в Мюнхене, Дрездене или Хиросиме, мы строим на все новых слоях смерти. Сама земля сделана из смерти. Все мегаполисы нереальные.