АННА. Посмотрите на все эти зеркала. Я жила в столь многих зеркалах.
ТОМАШЕВСКИЙ. Тут полно столов, стульев и зеркал. Те, кто здесь жил, похоже, любили сидеть в подвале и смотреть на себя. А вот старый фонарь. Готов спорить, кто-то принес его сюда, чтобы не спотыкаться на каждом шагу.
АННА. Насилие и похоть. И предательство.
ТОМАШЕВСКИЙ ( зажигает фонарь ). Да будет свет.
АННА. Этот сукин сын Кутузов [1] Голенищев-Кутузов Владимир Викторович (1879-1934)
походя лишил меня невинности. Он был такой красивый, такой элегантный, такой холодный и абсолютно самоуверенный. Он пугал меня до смерти, но я не смогла оторвать от него свою душу. Я отравлена на всю жизнь.
ТОМАШЕВСКИЙ ( поднимает фонарь, оглядывается ). Интересное место.
АННА. Первые двадцать лет мы пишем себе сценарий, а потом проводим остаток жизни, меняя состав и проигрывая его снова и снова.
ТОМАШЕВСКИЙ. Не из тех, подвалов, что найдешь в любом доме. Более того, кажется знакомым.
АННА. Мой отец бросил мою мать. Мужчина, забравший мою невинность, бросил меня. И теперь я всякий раз ожидаю, что меня бросят. А чего ты ждешь, то и получаешь. И мне становится не по себе, в ожидании.
ТОМАШЕВСКИЙ. Эти стены, разрисованные птицами.
АННА. Птицы на стенах?
ТОМАШЕВСКИЙ. Красиво разрисованные.
АННА ( встает, оглядывает стены ). Знаете, где мы?
ТОМАШЕВСКИЙ. В чьем-то старом винном погребе. Но почему они разрисовали стены птицами…
АННА. Это «Бродячая собака». Здесь находилось кафе «Бродячая собака». Его закрыли в прошлую войну. Птиц рисовал муж Ольги [2] Судейкин Сергей Юрьевич/Георгиевич (1882-1946) – русский художник-живописец, график, художник театра.
. Я приходила сюда со своим первым мужем, как там его звали.
ТОМАШЕВСКИЙ. Гумилев.
АННА. Нет, не с ним.
ТОМАШЕВСКИЙ. Вашим первым мужем был поэт Гумилев. И вам нужно сесть. Незачем вам вскакивать, пока врач не осмотрит вас. Честное слово, вы не в себе.
АННА. Я и раньше была не в себе. Всегда такая. Сюда приходили все. Мандельштам и Блок, и Маяковский, и Мейерхольд, и моя подруга Ольга Судейкина, и Тамара Карсавина, прима-балерина.
ТОМАШЕВСКИЙ ( ему удается вновь усадить ее ). Посидите и попытайте расслабиться. Бомбардировка никак не закончится. Вы правы. Это «Бродячая собака». Но кафе закрыли давным-давно. Я знаю врача, который живет неподалеку. Попробую выйти из подвала и привести его к вам. Пожалуйста, оставайтесь на месте. Хорошо?
АННА. Лучшие дни моей жизни прошли в «Бродячей собаке». Ты минуешь дверь, оказываешься на лестнице и словно спускаешься по ней в ад. Воздух всегда был напоен табачным дымом, и таинством, и смехом, и сексом, и пусть жизнь била ключом в настоящем, возникало и некое ощущение вне временности, будто ты ступал в вихрь, где смешивались прошлое и будущее. А если часа в четыре утра ты пристально всматривался в стены, то видел, как птицы двигались, а листья шуршали пред зарей.
ТОМАШЕВСКИЙ. Вот и прекрасно. Смотрите на птиц, а я скоро вернусь. Дождетесь меня здесь?
АННА. Куда я пойду? Вокруг больше ничего нет. Это место – центр вселенной. Нам всегда так казалось.
ТОМАШЕВСКИЙ ( колеблется, смотрит на нее ). Никуда не уходите. ( Поднимается по лестнице и исчезает ).
АННА. Ночью, заснув, я возвращаюсь в это место. Я столько раз спускалась по этой лестнице, проходила через арку, такую низкую, что Станиславскому приходилось наклонять голову. Художники, поэты, актеры, танцовщики. Владельцы заложили окна, чтобы отсечь окружающий мир, и разрисовали стены арлекинами и птицами. Для богемы это был рай. Все спали со всеми, и мы говорили себе, что это нормально, потому что мы – другие. Мы – творческие люди. И никаких правил для нас не существовало. Уникальное сборище пьяниц и шлюх, все поголовно полагали себя гениями, и никоторые в этом не ошибались, но сколько горя мы причиняли друг другу. И однако, как отчаянно мне не хватало этого места. ( Звуки «Таинственных баррикад» Куперена, пианино где-то за сценой ). Тут была маленькая сцена, но играли здесь все, как на сцене, так и вне. Кто-то музицировал, а Тамара танцевала. ( ТАМАРА КАРСАВИНА, прима-балерина, появляется из теней и танцует на возвышении у задника, за спиной АННЫ, которая ее не видит ). Она была такая красивая. Вроде бы хрупкая, но сильная. Танцовщики всегда удивительно сильные. И единственная девственница во всем заведении. Тут даже принимали ставки на то, кто станет у нее первым. ( МАНДЕЛЬШТАМ появляется из теней, наблюдает, как танцует ТАМАРА, в руках бутылка и два стакана ). И Мандельштам сидел, наблюдал и смешил меня эксцентричными толкованиями Каббалы.
Читать дальше