Сергей Кулаков - В сумраке зеркала

Моцарт: Для меня это не новость… Наши аристократы-италоманы, сделавшиеся таковыми, чтобы не оставить в одиночестве нашего монарха, да приблудные итальянские сочинители, пугающиеся остаться не у дел, также находят зингшпиль варварством, вредящим настоящей музыке. Кстати, именно их музыка вызывает у меня неподдельное сомнение!

Леопольд: У Вас нет права судить этих людей.

Моцарт: Нет права судить? Но, позвольте узнать, какими тогда правами обеспечили нас? Работать всю жизнь, не покладая рук и умереть в нищете, это Вы называете правами?

Леопольд: Разве ты не понимаешь, что губишь свою музыкальную карьеру?

Моцарт: Музыкальная карьера делается не угождением низким вкусам и желаниям, а кропотливым трудом и прекрасной музыкой. Вот послушайте (открывает газету и читает) : «Похищение из сераля» заложило основы национального оперного искусства. Рядом со всеми зингшпилями опера Моцарта подобна великолепному дворцу, возвышающемуся над скромными хижинами…» (Отыскивает в другой газете) «Все усилия замкнуться в узких рамках несложного и ограниченного были развеяны в прах, как только выступил Моцарт…» А стараниями наших италоманов, против оперы строится всё больше и больше козней!

Леопольд: Зрители привыкли к итальянской опере, твоя музыка сложна для них…

Моцарт: Зрители хотят отличной музыки, и она есть в опере! Как тогда объяснить переполненный в жару театр на 2, 3, 4 представлениях? Люди помешались на опере, а нашим итальянцам это не по вкусу. Конечно, что-то может произойти, если мы начнем по-немецки думать, по-немецки действовать, по-немецки говорить и даже по-немецки петь.

Леопольд: Жизнь – это не музыка, а нечто более серьёзное! А ты невоздержан на слова, как, впрочем, и на поступки.

Моцарт: Я не могу отделить жизнь свою от музыки. Целыми днями напролёт я торчу в ней, не имея ни возможности, ни желания избавиться от этой ноши. Музыка… постоянно одна музыка! Голова, руки мои настолько полны ею, что и сам я скоро превращусь в музыку. А то, на что Вы намекаете, я совершил обдуманно, заботясь, как человек порядочный, о репутации девушки.

Леопольд: Ты – сама простота! Эта хитрющая старуха Вебер поймала тебя! Ты ещё не понял это семейство? Припомни, как с тобою обошлась старшая сестрица…

В дверь стучатся. Леопольд замолкает. Входит Констанца.

Констанца: (взволнованно) Прошу прощения, Вам, быть может, что-нибудь нужно?

Моцарт: Нет, спасибо, Станци.

Констанца: (уходит, у двери поворачивается) Это неправда, неправда!

Уходит. Оба молчат.

Моцарт: Для меня невозможно жениться из выгоды. Это знатные люди обязаны жениться по расчёту, преследуя всевозможные цели. А мы, простые люди, не только можем, но и обязаны жениться на любимой и любящей женщине…

Леопольд: Я всегда заботился о Вашем благе, жертвуя, чем только мог. Как отец, я исполнил свой долг, ясно и внятно растолковав Вам печальные последствия Ваших легкомысленных, необдуманных поступков, но Вы предпочли оставить советы мои без внимания, не желая уступить в моих желаниях и просьбах. Вам известны мои трудные обстоятельства, мои унижения в Зальцбурге, но Вы, поведением своим, принесли меня в жертву, как в моральном, так и в физическом отношении, и мне остаётся отступиться от Вас и предоставить полную свободу действий, какую Вы желали иметь. Ответственность за последствия этих ребяческих поступков я не хочу делить с Вами. Если Вы считаете, что поступили правильно и разумно, то пускай Господь поможет Вам. Я же, отныне, оставляю Вас в совершенном покое. Позвольте откланяться и заметить, что Вы сами того желали.

Леопольд берёт шляпу, трость и уходит. Моцарт сидит молча. После ухода отца, он наклоняется вперёд, опускает голову на руки. Немного погодя входит Констанца.

Констанца: (стоит позади Моцарта, очень тихо) Вольфи…Вольфи… Он ушёл.

1785 год. После концерта Моцарта. В комнате Леопольд Моцарт и Иозеф Гайдн.

Гайдн: Благодарю судьбу за то, что имею возможность свести знакомство с Вами и Вольфгангом.

Леопольд: Вы чрезвычайно любезны, господин Гайдн, и чересчур щедры на похвалы.

Гайдн: Менее всего я хотел льстить, но говорю, как честный человек: сын Ваш – величайший композитор из всех, каких я знаю лично и по имени. Он много рассказывал о том, как Вы воспитали из него композитора и музыканта, и я не могу не восхищаться Вашим талантом музыкального наставника.

Леопольд: Весьма благодарен, господин Гайдн за подобные слова, но в последнее время я перестаю понимать Вольфганга. Он не желает усвоить науку жизни.