Александр Андреев - Белый ковчег

ИВАН.Джульетта, твои вопросы – как пощечины… Я заслужил их.

ЮЛИЯ.Тридцать лет… Тридцать лет! Я – не бессмертна: для меня это – почти вся жизнь. Ты не захотел подарить мне кусочек своего бессмертия, и теперь я стара.

ИВАН.Нет, ты – прекрасна! Если бы я мог стать таким, как все, я упал бы перед тобой на колени и просил бы позволить мне состариться с тобой вместе. Но я останусь тем же, а ты будешь угасать. Твои чувства притупятся, а мои будут все так же кровоточить. Ты бы хотела, чтоб я возил тебя в кресле, как Веру Аркадьевну, и тайком плакал у тебя за спиной?

ЮЛИЯ. (Закрыв лицо руками) Нет! Нет! Нет!.. (Отняв руки от лица и вглядываясь в Старуху) Иван, смотри… она не просыпается… Я кричу, а она спит!

ИВАН.Она не проснется больше. Она еще здесь, но глаза ее повернуты к другому миру.

ЮЛИЯ. (Плачет) . Нет… Нет… Нет…

ИВАН. (Обнимая ее) Милая, милая моя Джульетта! Поплачь, но знай: она счастлива. Я вижу это. Ей там светло.

ЮЛИЯ.А меня обступает тьма…

ИВАН.Нет, нет!

ЮЛИЯ.Да, Иван. Вокруг меня – тьма, и она все плотнее и непрогляднее. Верушка была таким веселым, таким ярким фонариком в моей тьме! Я теперь – совсем одна. Моя дочь меня ненавидит. Мы с ней – чужие… Ты помнишь ту нашу птицу, Иван?

ИВАН.Ту, что влетела в окно и разбилась о зеркало?

ЮЛИЯ.Да. Вот и я так все летела-летела – прямиком в собственную выдумку, а там – ничего: стена… Ты гладишь меня, как тогда гладил ту птицу… Признайся, ты ведь что-то с ней сделал: она не сама очнулась, да?

ИВАН.Ты так заплакала, когда она упала камнем на пол! Ты сказала, что это влетело к нам наше будущее дитя, и теперь оно не родится. Нужно было тебя успокоить, и я сказал, что она жива и сейчас очнется.

ЮЛИЯ.Это была неправда?

ИВАН.Она была мертва. Но ее маленькая душа еще не успела упорхнуть, и я вернул ее.

ЮЛИЯ.Как ты это сделал?

ИВАН.Я попросил ее вернуться. Я очень попросил ее – ради тебя. И она согласилась.

ЮЛИЯ.Иван, верни мне Верушку, пожалуйста! Ты же сможешь, правда? Верни мне ее! У меня больше ничего нет…

ИВАН.Джульетта, ты – все та же маленькая девочка. Вера Аркадьевна – не глупая птичка, обманутая зеркалом. Она вряд ли захочет вернуться.

ЮЛИЯ.Иван, попроси ее! Она, наверное – тоже еще близко! Я тебя умоляю, я встану на колени… (Пытается встать перед ним на колени; он ее удерживает) . Ты же сможешь, Иван, я верю! Пожалуйста! Я верю!!

ИВАН.Хорошо, я поговорю с ней. Но решать – ей. (Молча гладит Старуху по голове) .

СТАРУХА. (Глубоко вздохнув и открывая глаза) Здравствуй, Иван. Хорошо, что ты здесь. А я вот думала, помирать мне уже или нет еще. Но вижу, что надо повременить… А почему?.. Забыла… А ты, молодой человек, все по смерти тоскуешь, и жизнь тебе – чужбина?

ИВАН.Вы все слышали?

СТАРУХА.Слышала… А знаешь, там , может, и неплохо, но разница-то невелика… Что там, что тут – человеку нужен человек: все остальное – вздор… Почему же я помирать-то раздумала, в толк не возьму?.. Ах, ну да, Фома… Все дело в Фоме: не могу я его бросить, нельзя так. Ты, Юлька, не сердись, поезжай на океан без меня. Я с Фомой останусь.

ЮЛЬКА. (Обнимая Старуху) Я не поеду на океан. Туда уже не проехать: дороги нет.

СТАРУХА.Как это – нет дороги? Куда она делась?

ЮЛИЯ.Мы с Даной ехали долго, пока не увидели что-то невообразимое. Там, далеко впереди, разрушается дорога. Асфальт дыбится и трескается; из трещин лезут стебли и зеленые стволы; стоит тяжелый кислый запах; машины обрастают борщевиком, а люди бродят вокруг них, одурманенные, спотыкаются и разговаривают непонятно с кем.

ИВАН.С мертвыми! Они говорят с мертвыми! Значит, это началось! Это началось!

СТАРУХА.Что началось?

ИВАН.Начались знамения! Мертвые слышат голос Сына Божия и выходят из могил! Это предсказано! Теперь Он придет скоро, я дождался!

СТАРУХА.Ты в этом совершенно уверен?

ИВАН.О, я давно предчувствовал, что все начнется именно здесь, на этой земле, где не действует здравый смысл и поругано все, что держит людей вместе!

СТАРУХА.Да почему же так-то?! Почему же безумию предпочтение такое?

ИВАН.Но как иначе?! Учитель придет, чтобы дать миру новую истину. А для новой истины нужно расчистить путь к сердцу человеческому. А путь к человеческому сердцу забит предрассудками, как эта дорога – машинами. Только безумные чисты от предрассудков… Мне нужно ехать… (Берет велосипед) Я должен быть там – там, где разрушается дорога! Мне нужно туда… Прощай, Джульетта, и прости меня, если можешь. Прости!