Юрий Занкин - Шут Живого Огня. Пьеса с прологом и эпилогом в 3-х действиях и 9-ти картинах

– (Демон, облачившись в танцевальное трико, пытается пластически сыграть и станцевать себя «как Демона»… но образ «Демона» у Демон не получается… тот образ Демона и жалок и бездарен… всегда лишь жалок и бездарен, бездарен даже в представлении себя) Дьяволу вдруг пришла неожиданная для всякого Дьявола мысль, – уж коли нет собственных талантов… бог не дал ему никаких талантов… то надо бы стать при этом покровителем чужих талантов… и далее уже Дьявол продолжил свою новую игру в том смысле, что надо бы ему стать покровителем и собирателем всяческих талантов… но только стать необычайным покровителем… покровителем, где всякий «суд» над всяким талантом возможен лишь вот этим самым «покровителем»… иные ж «судьи», иные же «суды»… уже никак не допустимы… возможен «суд» лишь этой его властью, – его единственной и безграничной властью… пусть одинокой, но единой для всех и всякого… пусть одинокой, но всеохватной, тотально всеохватно одержимой, его звериной, властью… пусть одинокой… Но – Властью… в том числе и безраздельной полной властью над полубезумным «гениальным идиотом», который требовал всевластным разумом огранки… огранки дикой… огранки разумом таинственного Демона… огранки бестиальной, и звериной… зверино – сумрачной огранки… кто требовал хоть толику, пусть и чужим и инородным разумом, как инородным духом, но – тщательной огранки… по мысли Демона он требовал звериным духом тщательной огранки… И вот… иль преднамеренно… случайно ль… но Демон столкнулся с уже Великим тогда Танцовщиком в одном из петербургских клубов, куда привёл Шута – танцовщика, тогда, его Шута, владелец, по сути подлинный хозяин, и опекун, известный в Петербурге не в меру шаловливый Князь, – носитель великодержавной царственной фамилии… беспутный Князь… и тут же Демон, приняв от Князя им выкупленную Жертву, сам наложил свою опеку на бессловесную и вверенную Жертву… сам наложил свою бестийную опеку… так что… в накладе не остались, не новый её владелец… владелец бедной Жертвы… не прежний её хозяин – растлитель, нуждающихся в опекунстве сильных мира, юношей, беспутно сладострастный Князь… столь мутный Князь. Но… привязав к себе «предмет столь вожделенного искусства»… на душу Жертвы искусно покусившись, сам Демон душу потерял… Сам Демон душу потерял… не тем, не этим, став… сам Демон потерялся… сам душу потерял… сам был таков… Сам Демон был таков… и мысль о невозможности исправить, то что никак нельзя было исправить… что не возможно было изменить… растлила горький его бессмысленный, и демонический, конец… так встретил он его бессмысленный конец… он встретил его пред самым болевым порогом его бесславной смерти… в том смысле, – что – сам он, Демон, ничего не мог… сам ничего не мог… могли лишь жертвы… им «опекаемые» жертвы… а сам он, их «хозяин», ничего не мог… А сам он… ничего не мог исправить… уже не мог… а сам он ничего не мог… а сферой его власти он начертал на схеме жизни дьявола – «великое искусство дьявольски великих лицедеев»… и пас «великих»… и он их подчинял… и он их сочинял… но привязавшись однажды к одному из них… К великому из них… он потерял власть дьявола, – мысль изменить непоправимое не отпускала дьявола, до самой его смерти, до самого его конца… Впрочем… он умер… так… сам Дьявол умер так… как умирал он тыщу раз… Сам Дьявол умер так… как умирал он тыщу раз… в бесславии его конца, в бессмыслии его бестийной власти… в безмерности его ничтожной Власти… так он умирал по многу раз…

– (Шут облитый в гостях нарочно кем-то из гостей чаем… танцует как Шут нарочно облитый, кем-то равнодушным, чаем) Ранней весной в день отъезда Русского балета в Париж Великий Русский Танцовщик Нежинский проследовал в вагон со специально для него выделенным отдельным купе, проследовал вместе со слугой Директора, и ныне слугой Нежинского, – Василием… теперь немного слов о самом Василии… то что он, Василий, до революции служил в царской охранке было известным местом, в том смысле что это было известно и самому Директору, и многим тем кто в это время так или иначе имел с Директором какое – либо дело… но, вот, в дальнейшей, после революции, Василий стал слугой его единственного ныне, как тогда казалось, Хозяина – всевластного Директора… а о судьбе же соглядатая, и профессионального шпиона, Василия мы поговорим немного ниже… после после мы поговорим об этом… после… мы погорим об этом ниже… Ещё в услужении у Директора была старушка няня, – кто присматривала за своим, с самого его детства, хозяином, за его обиходом, и повседневным бытом… кто также разливала чай всем тем гостям своего Хозяина, кто бывали у него, всей этой шумной богеме она служила… сидела она при том за огромным необъятным самоваром во главе хозяйского стола, всегда величественно и молчаливо… всегда молчала… и лишь изредка, по не понятному окружающим поводу, кивала головой… как – будто одобряла что – то… а иногда и нет… А иногда и нет… и лишь гудела возмущённо, когда в столовой её Хозяина являлся любимец Директора Нежинский, будто хотела ему сказать, – «Что ты здесь делаешь, мой бедный… что тебе здесь надо… тебе ли здесь место… шут…» А однажды просто опрокинула чашку с чаем на парадный фрак Танцовщика… и все при этом сделали вид, что никто ничего как – будто не заметил… все при этом сделали вид… но все видели что она это сделала нарочно… не случайно… но все при этом приняли фальшивый вид, – что будто никто проделки лукавой няни не заметил, никто как – будто бы не видел: как на глазах у Вечного Шута при этом навернулись слёзы… и все замолкли… Замолкли… и при этом мертвящая живое тишина ещё тянулась долго долго, пока Хозяин дома, сам властный Демон, ни разрядил тишину безумным жутким смехом… как – будто бы всё что здесь произошло, вот в эту злосчастную минуту было вполне естественно, и допустимо… и прочие все… гости при этом захохотали таким же безудержным фальшивым смехом… и не смеялась лишь няня… и бедный бедный потерянный дух – Танцовщик нисколько не смеялся… Он не смеялся… Он не смеялся, – потерянный вселенский Дух… вот этот не смеялся.