Сорин
. А я, брат, люблю литераторов. Когда-то я страстно хотел двух вещей: хотел жениться и хотел стать литератором, но не удалось ни то, ни другое. Да. И маленьким литератором приятно быть, в конце концов.
Треплев
(прислушивается). Я слышу шаги… (Обнимает дядю.) Я без нее жить не могу… Даже звук ее шагов прекрасен… Я счастлив безумно. (Быстро идет навстречу Нине Заречной, которая входит.) Волшебница, мечта моя…
Нина
(взволнованно). Я не опоздала… Конечно, я не опоздала…
Треплев
(целуя ее руки). Нет, нет, нет…
Нина
. Весь день я беспокоилась, мне было так страшно! Я боялась, что отец не пустит меня… Но он сейчас уехал с мачехой. Красное небо, уже начинает восходить луна, и я гнала лошадь, гнала. (Смеется.) Но я рада. (Крепко жмет руку Сорина.)
Сорин
(смеется). Глазки, кажется, заплаканы… Ге-ге! Нехорошо!
Нина
. Это так… Видите, как мне тяжело дышать. Через полчаса я уеду, надо спешить. Нельзя, нельзя, бога ради, не удерживайте. Отец не знает, что я здесь.
Треплев
. В самом деле, уже пора начинать. Надо идти звать всех.
Сорин
. Я схожу, и все. Сию минуту. (Идет вправо и поет.) «Во Францию два гренадера…» (Оглядывается.) Раз так же вот я запел, а один товарищ прокурора и говорит мне: «А у вас, ваше превосходительство, голос сильный…» Потом подумал и прибавил: «Но… противный». (Смеется и уходит.)
Нина
. Отец и его жена не пускают меня сюда. Говорят, что здесь богема… боятся, как бы я не пошла в актрисы… А меня тянет сюда, к озеру, как чайку… Мое сердце полно вами. (Оглядывается.)
Треплев
. Мы одни.
Нина
. Кажется, кто-то там…
Треплев
. Никого.
Поцелуй.
Нина
. Это какое дерево?
Треплев
. Вяз.
Нина
. Отчего оно такое темное?
Треплев
. Уже вечер, темнеют все предметы. Не уезжайте рано, умоляю вас.
Нина
. Нельзя.
Треплев
. А если я поеду к вам, Нина? Я всю ночь буду стоять в саду и смотреть на ваше окно.
Нина
. Нельзя, вас заметит сторож. Трезор еще не привык к вам и будет лаять.
Треплев
. Я люблю вас.
Нина
. Тсс…
Треплев
(услышав шаги). Кто там? Вы, Яков?
Яков
(за эстрадой). Точно так.
Треплев
. Становитесь по местам. Пора. Луна восходит?
Яков
. Точно так.
Треплев
. Спирт есть? Сера есть? Когда покажутся красные глаза, нужно, чтобы пахло серой. (Нине.) Идите, там все приготовлено. Вы волнуетесь?..
Нина
. Да, очень. Ваша мама – ничего, ее я не боюсь, но у вас Тригорин… Играть при нем мне страшно и стыдно… Известный писатель… Он молод?
Треплев
. Да.
Нина
. Какие у него чудесные рассказы!
Треплев
(холодно). Не знаю, не читал.
Нина
. В вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц.
Треплев
. Живые лица! Надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах.
Нина
. В вашей пьесе мало действия, одна только читка. И в пьесе, по-моему, непременно должна быть любовь…
Оба уходят за эстраду.
Входят Полина Андреевна и Дорн.
Полина Андреевна
. Становится сыро. Вернитесь, наденьте калоши.
Дорн
. Мне жарко.
Полина Андреевна
. Вы не бережете себя. Это упрямство. Вы – доктор и отлично знаете, что вам вреден сырой воздух, но вам хочется, чтобы я страдала; вы нарочно просидели вчера весь вечер на террасе…
Дорн
(напевает). «Не говори, что молодость сгубила».
Полина Андреевна
. Вы были так увлечены разговором с Ириной Николаевной… вы не замечали холода. Признайтесь, она вам нравится…
Дорн
. Мне пятьдесят пять лет.
Полина Андреевна
. Пустяки, для мужчины это не старость. Вы прекрасно сохранились и еще нравитесь женщинам.
Дорн
. Так что же вам угодно?
Полина Андреевна
. Перед актрисой вы все готовы падать ниц. Все!
Дорн
(напевает). «Я вновь пред тобою…» Если в обществе любят артистов и относятся к ним иначе, чем, например, к купцам, то это в порядке вещей. Это – идеализм.
Полина Андреевна
. Женщины всегда влюблялись в вас и вешались на шею. Это тоже идеализм?
Дорн
(пожав плечами). Что ж? В отношениях женщин ко мне было много хорошего. Во мне любили главным образом превосходного врача. Лет десять – пятнадцать назад, вы помните, во всей губернии я был единственным порядочным акушером. Затем всегда я был честным человеком.
Читать дальше