Ирина Чайковская - Однажды весной

– Hello, – приветствовала я его, – tutto bene?

– I have… muchos, – сказал Луис, указывая на себя и что-то изображая взглядом.

– Мучос? – переспросила я, – в итальянском похожего слова не было. "Muchos, muchos", – лицо явно выражало страдание. Может, его что-то мучит? – в голову пришло русское созвучие. Неожиданно Луис схватил мою руку и быстро поцеловал. Я рассмеялась:

– My husband is here, Луис. He can see us.

– Husband? – Он показал на мою руку. Видимо, его смущало отсутствие кольца. С кольцом или без кольца – какая разница? Мое кольцо лежит в Москве в шкатулке из капо-корешка, подаренной мне свекровью, Лией Михайловной. Я повторила для верности два раза:

– I am married, Луис, I have a son".

Он смотрел недоверчиво. Я сразу же направилась к корту. Игра в этот раз не ладилась, и сын согласился пройтись со мной по треку. К тому же ему не терпелось увидеть моего «мексиканца», как обозначил Луиса муж. Для мужа Мексика и Колумбия – один черт. Луис приблизился внезапно, так как мы с сыном увлеклись беседой. Он усиленно улыбался и радостно махал руками.

– This is my son, – я представляла Гришу как "вещественное доказательство". Луис кивнул и снова сказал это непонятное слово «мучос». Когда он убежал, я спросила Гришу: "Что такое «мучос», как ты думаешь?" Гриша без запинки выпалил: "Много. Мучос по-испански значит «много». Скорее всего, он слышал это слово от школьников – мексиканцев. Но если он прав, что же все-таки хотел сказать Луис? что у него много чего? Переживаний? Мучений? Денег? Ну денег, по всей видимости, у него совсем нет. Гриша, сверхвнимательный ко всякой машине, заметил, что Луис сел на потрепанный старый форд.

– Драндулетка 80-го года, – Гриша засмеялся, – смешная машинка. И он похоже передразнил бег Луиса и его махание руками.

В следующее воскресенье я встретила на треке соотечественников – русскую пару из Пущина. Мы сделали с ними кругов пять, а потом я повела их к корту – знакомить со своими. Краем глаза я заметила машину Луиса, отъезжающую с площадки.

Когда через неделю мы прибыли на трек, Луис крутился неподалеку. По-видимому, он сторожил наше прибытие. Что ж, посмотрит на моего «хазбенда». Хазбенд тем временем взглянул на "мексиканца".

– Мелковат, – бросил он, беря ракетки, и больше не глядел в его сторону. Наверное, такие «кавалеры» не внушают опасений. В этот раз Луис был возбужден больше обычного.

– He is alt, – сказал он на своем странном языке, показывая рукой вверх. Видимо, в моем муже его больше всего поразил рост. Мифический «хазбенд» обрел наконец плоть и кровь. Неожиданно Луис подскочил ко мне и поцеловал в щеку. Мне осталось только рассмеяться и погрозить ему. И опять он произнес это непонятное «мучос». По дороге к теннисному корту меня вдруг осенило. Припомнилась известная латино-американская песня, в которой звучало что-то похожее на «мучос» или «самомучос». Мелодия у песни была настолоько привязчивая, что я напевала ее всю следующую неделю.

В то воскресное утро было по-настоящему холодно. Снега на горах не наблюдалось, однако в воздухе пахло скорой зимой. Пока же вокруг царствовала осень. Домики, окружающие трек, стояли в разноцветной листве. Кругом было пусто. Только какой-то сухой американец в шортах прогуливал двух огромных, обросших шерстью собак. Интересно, будет сегодня Луис или нет? Заглядевшись на удивительно красивую панораму, я не заметила его приближения. Он был грустен. Что-то говорил. Я его не понимала.

– I don't understand you. What does it mean? – Он что-то прошептал. Я опять не поняла. И вдруг до меня дошло: «амур», он сказал «амур». Следующую фразу он произнес очень громко: "I live you", почему-то «live», а не «love». Даже такое затертое слово сумел произнести на свой лад. Он стоял переминаясь с ноги на ногу. Он снова говорил, что одинок, не женат и у него никого нет. Но я-то здесь причем? Я-то замужем, у меня ребенок, сын. Я ничего не хочу менять в своей жизни. Я произносила американские фразы одну за другой. Он вздрагивал после каждой.

– I spero, – вдруг сказал он – "я надеюсь". Я пожала плечами. Он стоял у меня на дороге. Я его обогнула и пошла к корту. Оглядываться не стала. Муж и сын отдыхали. Они разговаривали о машинах, и я решила их не прерывать и ничего им не рассказала.

Через неделю весь город засыпало снегом. Ехать на корт не было смысла, и мы остались дома. Все воскресенье мне было не по себе. Щемило сердце, отчего-то хотелось плакать. Я вспоминала, как Луис сказал мне: "I live you", и было обидно, что все проходит и надежды, увы, не сбываются. В конце концов – успокаивала я себя – вдруг зима еще немного повременит, и в следующее воскресенье мы опять поедем на трек. Кто знает?