Лао Шэ: Чайная

Сунь. Придержи язык, не то и тебе наденем наручники. Раз он сказал, что Китаю скоро конец, значит, он из одной шайки с Тань Сытуном.

Сун. Я… Я слыхал… Он… сказал…

Сунь (Чану). Пошли!

Чан. Куда? Надо же разобраться!

Сунь. Сопротивляешься власти? Ну, погоди у меня! (Вытаскивает наручники.)

Чан. Ну-ну! Поосторожнее! Я – маньчжур.

У. Маньчжур и предатель? Тем хуже! Протягивай руки!

Чан. Не надо! Я не сбегу!

Сунь. Пожалуй, не сбежишь! (Суну.) Пойдем с нами, расскажешь, как было дело. Не бойся, тебя мы отпустим.

Со двора входят Хуан Панцзы и еще несколько человек.

Хуан. Ну вот, кажется, все и уладили. Напрасно я сюда притащился.

Сун. Господин Хуан! Господин Хуан!

Хуан (протирает глаза). Это кто?

Сун. Это – я, Сун Эръе. Прошу вас, замолвите за меня словечко!

Хуан (разглядев). А-а! Уважаемые господа Сунь Эньцзы и У Сянцзы! Работаете? Давайте, давайте!

Сун. Господин Хуан, помогите! Замолвите словечко!

Хуан. Я вмешиваюсь лишь тогда, когда властям не управиться. А так соваться – неловко. (Обращаясь ко всем.) Верно я говорю?

Все. Верно! Верно!

Сунь Эньцзы и У Сянцзы уводят Чан Сые и Сун Эръе.

Сун (к Вану). Присмотри за нашими птицами! Ван. Будьте спокойны! Пришлю их вам домой.

Шпики и задержанные уходят.

Хуан (заметив Пан Тайцзяня). А, старина, и ты здесь? Собираешься, говорят, жениться? Прими мои поздравления!

Пан. Надеешься выпить свадебного вина?

Хуан. Если окажешь честь приглашением.

Входит женщина с пустыми чашками, ставит их на стойку. За ней идет девочка.

Девочка. Мама! Я еще хочу есть!

Ван. Идите, идите!

Женщина. Пойдем, детка.

Девочка. Мама, ты меня не продашь? Не продашь, а, мам?

Женщина. Девочка моя! (Плачет, уводит дочь.)

Появляется Кан Лю с дочерью Кан Шуньцзы. Останавливается у стойки.

Кан. Доченька! Шуньцзы! Не человек я – зверь! Но что делать? Не пристрою тебя – умрешь с голоду. И вся семья тоже умрет, если я не раздобуду несколько лянов серебра. Смирись, Шуньцзы, с судьбой. Сделай доброе дело!

Шуньцзы. Я… Я…

Лю (подбегая). Она согласилась? Вот и прекрасно! Подойди к господину управляющему! Поклонись ему! Шуньцзы. Я… (Теряет сознание.)

Кан (поддерживает ее). Шуньцзы! Шуньцзы! Лю. Что такое?

Кан. Голодная она, да еще расстроилась. Вот голова и закружилась. Шуньцзы! Шуньцзы!

Пан. Зачем мне такая дохлятина?!

Все чайные в Пекине к этому времени закрылись. Только «Юйтай» по-прежнему принимала своих посетителей. Но все там было теперь по-другому, все было подчинено одной цели – как-нибудь выжить. Как и прежде, в передней комнате подавали чай, задние комнаты были превращены в гостиницу. В чайной не только торговали чаем, но и тыквенными семечками, лапша же с тушеным мясом ушла в область предания. Кухню переместили в задний дворик, специально для обслуживания постояльцев гостиницы. Мебель тоже стала совсем иной: маленькие столики, покрытые светло-зелеными скатертями, да плетеные стулья. Со стен убрали картины с изображением «восьми хмельных даосских святых», исчез не только сам бог богатства Цайшэнь, но и ниша, куда его ставили, его место заняли модные красотки – реклама иностранной табачной фирмы. По-прежнему украшали стены надписи «Болтать о государственных делах запрещается», только иероглифы стали крупнее. Ван Лифа настоящую сметку. Его чайная не только не погибла, напротив, она теперь процветает. На несколько дней ее закрыли из-за ремонта фасада и завтра должны открыть. Ван Шуфэнь и Ли Сань расставляют столы и стулья, передвигают их и так и эдак.

Ван Шуфэнь уже сделала современную прическу, а Ли Сань никак не может расстаться с косичкой. Входят несколько студентов, здороваются и уходят.

Шуфэнь (увидев, что косичка мешает Ли Саню). Послушай, Ли Сань, в нашей чайной все изменилось к лучшему, не мешало бы и тебе расстаться с косичкой.

Ли. К лучшему, к лучшему. Уж так хорошо, что дальше ехать некуда!

Шуфэнь. Не скажи, старина! Слышала я, что все чайные позакрывались: и «Дэтай» у Западных ворот, и «Гуантай» у Северного моста, и «Тяньтай» у башни Гулоу. А наша нет. Почему? Да потому, что отец Шуаньцзы [6]знает толк в переменах к лучшему!