Андрей Колясников - С чего все начиналось

Сани остановились у открытых ворот усадьбы. Извозчик, получив заработанное, пригласил асессора к себе, в скромную хибару, где и жена, и ребятишки будут за всегда рады ему, коли что понадобится, то пособит Алексею Дмитриевичу. С тем и уехал. Иван жил сразу за поместьем, и дом его был виден от ворот.

Со всего было ясно, что Алексея Дмитриевича здесь ждали. Двери открыл сам хозяин – худощавый, с болезненным лицом и затуманенными глазами. Шубу с шапкой и саквояжем, сразу унесли наверх, асессор лишь успел выхватить сою фуражку.

Асессор с молодым хозяином прошли в большой зал, и им принесли напитки.

– Выпьете? – Спросил князь Михаил. Они расположились в креслах, и асессор сразу заметил, что Орехов младший, явно нервничал – он вздрагивал от каждого шороха, тянувшийся из кухни приятный запах яств, его нисколько не трогал. Князь кого-то ждал.

– Да, пожалуй! От бренди бы я не отказался. – Асессор пил не спеша, а «осиротевший князь», так и не притронулся к своему бокалу. Орехов сильно потел, все время, вытирая пот платочком с собственным вензелем, вышитым на углу белой ткани, хотя в комнате было, не сказать, чтобы жарко. – Мне не хотелось вас беспокоить во время панихиды, все эти хлопоты… я вас понимаю, и очень сочувствую, но сейчас соберитесь, и расскажите мне, как было дело?

Молодой князь побледнел, пуще прежнего, казалось еще чуть-чуть, и он потеряет сознание, но Михаил поднялся из кресла и прошел к пианино, стоявшему в углу зала. К неожиданности Алексея, молодой человек начал играть И. С. Баха: «Toccata and Fugue». Князь говорил, одновременно музицируя, ни разу не сбившись с ритма:

– Это было ночью. Я проснулся от шума в коридоре, от того, что услышал истошный крик матушки – наши спальни рядом. Накинув лишь тапочки на босу ногу, я выбежал из комнаты и обнаружил, что тело Афанасия, нашего управляющего, лежит в дверях. Его спина была разодрана, а горло все в ранах, как от когтей дикой кошки. Он истекал кровью, и мне стало дурно. Я с детства боюсь крови.

Все же я любил маменьку. Агнесса Павловна был единственным родным человеком для меня. Я должен был узнать, что вызвало этот крик. Переступив через Афанасия, я вошел в комнату. На столе горела лампа, а за кроватью, где лежала маменька, окно было разбито, она была также разодрана, как и наш управляющий.

После, я позвал всех слуг, и мы прочесали усадьбу, но тщетно, было ужу поздно – зверь ушел. – Пальцы князя ударили по клавишам, завершая рассказ, последним аккордом мелодии.

Алексею Дмитриевичу стало не по себе, он встал и прошел к большому окну, ведущему в сад. Снег, большими хлопьями, падал на голые ветви деревьев. Бокал опустел.

Женский голос позвал к завтраку.

За столом сидели, молча, пока на пороге не появился некий барон, живущий по соседству, Питер Мор. Лицо князя посветлело и даже засияло от радости, при виде высокого, приятной наружности, молодого человека. Михаил извинился, и покинул асессора «ненадолго». «О боже, неужели он мужеложец. – Думал, с отвращением Алексей Дмитриевич. – Ну да! У него же лицо влюбленного – щеки раскраснелись, глаза засияли. То-то он все нервничал. Видно ждал, своего полюбовника. Куда катится Россия, если великие сыны ее таковы»?

Через несколько минут, молодые люди вернулись в столовую, они присели за стол, и уплетали за обе щеки все, что видели, словно голодовали долгое время. От былой тоски, у князя не осталось и следа.

– А вы сами из Москвы? – Поинтересовался барон.

– Нет, я родился и вырос в Петербурге, а в Москву приехал по назначению.

– О, из самой столицы. – Восхитился князь. – И Императора видели?

– Видел и Александра Николаевича, видел и батюшку его, светлая ему память, Николай Павловича.

Разговор ни к чему не вел, Алексею Дмитриевичу хотелось вернуться в Москву до утра, да и само общество, в котором он оказался, было неприятно ему. Коллежский асессор, откланялся и попросил прислугу проводить его к месту преступления.

Темные полотна ткани, скрывали стены, заглядывая за них, сыскной не видел ничего, кроме зеркал. Разбитые стекла в окнах заменили, но между рам остались маленькие осколки. Алексей Дмитриевич осмотрел кровать, а после и около нее. Паркет поцарапан не был, как и думал асессор, ни о каком мифическом звере и речи быть не могло. Он вышел из спальной и направился к трапезной. Но почуяв легкий сладкий аромат, схожий с благовоньем, настолько тонкий, что казалось, тянется от некой светской женщины, решил разведать, откуда сей запах исходит.