Дмитрий Федечкин - Разношёрстное

Моей маме

Моей сестре

Мужика выгнали с работы. Поймался на нелепом воровстве, гайку через проходную нёс. Работничек из него так себе: больше языком, чем руками. Начальство тоже хорошо: могло и потерпеть до первого кризиса, не самый большой циферблат был напротив Мотиной фамилии в зарплатной ведомости. Но кризис уже бушевал. Вот мужика и сократили – без шума и пыли, не попортив трудовую.

Другой бы запил да жену погонял для заживления душевных ран ущемлённого самца. А этот домой пришёл, глаза во всех углы таращит, дезориентирован, места не находит. Совета спрашивает, видите ли, быть ему как. «Повелась, дура, на трели твои… А ведь матушка, царствие небесное, предупреждала про тебя: «Мотя Мотей». Все мужики как мужики, в пинджаках и на тёпленьком, а этот – всё в масляной спецовке, да и ту просрал, прости Господи!, – сверкнула глазами-молниями злобная зазноба. – Подь – куда хочешь, делай – что хочешь, советуйся – с кем хочешь. На шее ярмо держать не стану, кормить дармоеда – тоже. Не мельтеши под ногами!». Кот, выгребавший землю из цветка на подоконнике, ехидно оскалился. Поговорили, в общем.

Куда податься – непонятно. К ребятам из бригады? Стыдно. И что посоветуют – они же при делах, по ту сторону заводского забора. К Мишке в деревню? «Пьёт с месяц уже? Извини, Валюх, не тревожу». В гаражи на разбор? Да больно хмурые лица там, подозрительно зыркают, дела творят нечистые – по ощущению. Может, к Виталику?

К Виталику душа Мотина не лежала. Виталик весь из себя, всё инженера корчил, круглую оправу носил, хотя стёкла стояли – «нулёвки». А начинали-то вместе: из одной

«шараги», парты соседние, перекур за углом, рекорды колхозные – всё такое. Но какое-то время Виталик успешно по карьерной лестнице взбирался – пока не попёрли. На новогоднем корпоративе хлебнул из фляжки лишнего, гусаром подкатил, да не к той. Совсем не к той. Обидно получилось. И по мордам схлопотал, и с работы выперли тридцать первым декабря. Дела.

Зато Виталик не унывал, и с метрономной регулярностью проплывал пёстрым павлином мимо мотиного балкона. Наряженный-наглаженный, с бутылкой дорогого коньяка и фруктами в прозрачном целлофановом пакете, в галстуке-бабочке и ненавистной круглой оправе. Дела, судя по пакету и настроению, шли у Виталика хорошо, а по сравнению с Мотей – превосходно.

***

– Матвеяно-Челентано? – Виталий от удивления передвинул на лоб оправу, как будто была какая-то разница. Стекло-то всё равно – «нулёвка». – Отчего в такой ранний час? В отгулах забавляетесь?

– В бессрочном отгуле. Попёрли меня, – мялся на пороге гость. Мотя Мотей, честное слово.

– Ну, раз даже тебя выперли, значит, совсем дела хреновые у заводика. А, помнишь, я предупреждал: как купит его Раздери-Масленников, так по миру и пойдёт конторка, – Виталик с торжествующим ехидством произносил всё это, удаляясь вглубь квартиры. – Было градообразующее предприятие, а сейчас – ни образования, ни града не осталось фактически. Всё развалили, а как собрать – не знают… Ну и что, долго ты там будешь порог полировать?

Гость горемычным взглядом осмотрел дырищу на носке, махнул рукой и прошёл в комнату. На столе стояла початая бутылка коньяка, Виталик быстро сообразил второй фужер – правда, от другого сервиза. Мотя выпил содержимое залпом, закусил четвертинкой яблока, не выдохнул. Его лицо оставалось напряжённым и неподвижным, как посмертная маска.

– Спрашивать, за что попёрли, не буду. Понимаю, что не за дело, – обронил Виталик, провоцируя и наливая по второй.

– Ответа не жду, но предположу: гайку увести хотел. Чего ко мне-то пожаловал?

Мотя моментально проглотил содержимое фужера, но уволенного работника градообразующего предприятия не отпустило. Всё та же непроницаемая маска, желваки только походили ходуном немного, да стихли.

– Без работы я, без дохода. Жизни мне – нету, – выдавил из себя, как остатки зубной пасты из тюбика.

– Ну, сердечный, это же явление временное. Сейчас везде так. Отыщется и тебе применение, Матвеяно-Челентано. Тоже мне – нашёл повод писю на гвоздь вешать, – воркующим голосом произнёс Виталик, наливая по третьей.

Только хозяин успел поставить стремительно пустеющую бутылку на стол, как Мотя схватил фужер и залпом, даже не думая чокаться, выпил. Сморщился – да уже оптом, за всё предыдущее сразу.

Немного придя в себя, Матвей осмелел и пошёл в наступление: