Старуха. Ты, старичок, коли каяться приехал, так кайся. Злобу из сердца вон. Бог даст, и помиришься с дочкой.
Старик. Нет, бабулечка, видно мне одна дорога отсюдова: скатертью… скатертью, да колбаской. Али, думаешь, Олька моя седины отцовские пожалеет? И-и! На-кось, выкуси! Она теперь меня со свету сживёт. Съест меня всего с потрохами, косточки обгложет да по лесу раскидает, во как! Ох ты, горе-горькое, горемычное, сиротское… (Плачет.)
Старуха. Бедный ты, бедный! Как же ты им насолил, бедный, что от родной дочери, как от немца бежишь.
Старик. Я от немца, старуня, не бегал. У меня на Девятое пиджачок весь от медалей блестит. Так-то! Пойду я, однако, старуня. Покантуюсь пока где. Олька-то не сказала, когда уедет?
Старуха. Не спрашивала, не буду врать, не скажу. А только уходить тебе некуда, старичок.
Старик. Верно, бабулечка. Уж как верно, прям не в бровь, а в глаз. Некуда мне… Я ведь это… насовсем прибыл. (Стукнул чемодан.)
Старуха. Вот и ладно. Господь с тобой, оставайся.
Старик. Дык, старунечка…
Старуха. Пойдём, старичок, пойдем. Не бойся. Дом большой, места и тебе хватит.
Старик. Да мне в сенцах, сенцах, благодетельница, в сараюшке каком… Я ведь, хоть и на шахте всю жизнь, а деревенский малец. Я ведь до войны и в стогах ночевал… Мне б только на глаза ей, Ольке… Поменьше бы на глаза…
Уходят.
Комната Ани. Раннее утро. Сёстрытолько что встали. Ольга нечёсанная, в халате.
Ольга (кричит) . Если этот старый потаскун… Этот маразматик… Этот гороховый шут… Пьяница… Не уберётся отсюда сегодня же прочь, я…
Аня. Оля! Оля, тише!
Ольга. Я его вышвырну вон! Своими руками – вон! Чтобы духу его, слышишь… чтобы духу его здесь… (Задохнулась.)
Аня. Оля! Умоляю, Оля!
Ольга. Свинство, свинство! Где он? Где этот паршивый развратник? Что он прячется? Пусть войдёт, я плюну в его поганую рожу!
Аня. Он наш отец, Оля!
Ольга. Что ты заладила, как попугай: отец, отец? Я не знаю, что такое отец. Что ты имеешь в виду? Объясни! Через три месяца после смерти мамы он бросил нас! Бросил! Тебе год был! Коле – три! В десять лет я стала для вас и отцом, и матерью! Я стирала ваши штаны, варила каши и водила в ясли. Я! Десятилетняя девочка, которой самой ещё хотелось поиграть в куклы! А этот, как ты его называешь, отец…
Аня. Оля, папа… Он очень болен. Он не проживёт долго.
Ольга (смеётся) . О, лицемер! Он уже успел запудрить тебе мозги. Не беспокойся за папу, детка, он ещё сумеет нарожать нам кучу братьев!
Аня. Оля, у папы силикоз.
Ольга. Силикоз? Откуда ты знаешь про силикоз?
Аня. Знаю. Я видела его носовой платок. Там чёрные пятна…
Ольга. Замолчи! Он мог нарочно его вымазать в саже! Чтобы разжалобить нас, этот грязный шут способен на всё. Всю жизнь он был шутом и развратником. (Пауза.) Что ж, видно, эта его буфетчица, эта воровка обобрала его до нитки, раз он притащился сюда подыхать. Вспомнил, наконец, что у него есть дочери и он может потребовать теперь с них алименты!
Аня. Оля, я все понимаю, я не осуждаю тебя, но…
Ольга. Меня? Что ты сказала? Ты не осуждаешь меня? За то, что я вынянчила тебя? За то, что тебя не отдали в дом ребёнка? (Закрыла лицо руками.) Ты всё забыла. Всё. Ты даже забыла, как он приходил меня бить. Регулярно. В аванс и получку. В аванс и получку!
Аня (плачет) . Оля! Я не виновата, Оля! Я не виновата, что на десять лет младше тебя и не помню всех этих ужасов. Ну, прости меня, я не виновата! Он приезжал к нам с Колей в интернат на праздники и всегда улыбался. Казался всегда таким несчастным, жалким. Он привозил нам какие-то конфеты, пряники, а мы радовались, потому что к другим детям вообще никто не приезжал. Оля, я не виновата, я не могу его ненавидеть. Ну, прости меня, прости! Ты скоро уедешь, у тебя семья, муж. Ну, потерпи немножечко, Оля. Я же здесь одна… Я всю жизнь одна! Я с ума схожу!.. Я тебе не говорила, тут есть один человек, шофер… Куликов, ему сорок лет почти… Оля, у него жена умерла, две девочки… Я с ним целоваться хожу, по ночам… Оль… Пусть он останется… Оля, пожалей нас… Ты же красивая, добрая… Ты же всё равно скоро уедешь.
Ольга (медленно) . А если… нет?
Аня. Что?
Ольга. Если я приехала к тебе навсегда?
Читать дальше