КЛЮВГАНТ (раздраженно). Ну, не знаю. Подумайте. Вы же олигофренией не страдаете. Организуйте. За что вы таки деньги получаете? (Уходит, фыркая и отдуваясь).
Табаки после ухода директора какое-то время
остается стоять на месте. Затем делает несколько
шагов в одну сторону, в другую… Садится на стул.
Сидит, не шевелясь, уперши локти в колени и закрыв
ладонями лицо.
Мяукает кошка.
Голоса рабочих.
Где-то далеко взрыв хохота нескольких человек.
Звукорежиссер запускает какую-то мелодию, но
носитель, как видно, испорчен: музыка искажается и
начинает дребезжать.
ТАБАКИ (внезапно вскакивая, кричит звукорежиссеру). Да я же сто раз тебе говорил выбросить этот запиленный диск! Ты что, хочешь мне репетицию завалить?!
В ответ доносится ослабленный расстоянием голос:
«Да это я проверяю… Смотрю тут… Дисков же новых
не куплено…» И далее – еще что-то неразборчивое.
В отдалении слышится смех, говор приближающейся
группы людей. Табаки напрягается всем телом, и из его
рукава начинает сам собой медленно выползать листок
бумаги.
Но вот артисты уже на сцене. В их руках куски
обоев, коробки и банки с красками, кисти. Не обращая
внимания на Табаки, они располагаются здесь же —
раскладывают свои причиндалы, принимаются
разводить краски, оживленно обмениваясь
воспоминаниями о различных цеховых курьезах.
Табаки какое-то время толчется рядом, но неловкость
его положения с каждой минутой обозначается все
резче, и он наконец ретируется.
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А как мы на военном корабле перед матросами играли. Привезли детям офицеров в военный городок детский спектакль. КРИСТИНА. Ага! Сыграли.
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А командир корабля говорит: «А сыграйте-ка спектакль для моих матросов».
КРИСТИНА. Мы его начали отговаривать: «Да у нас, реально, декорации, костюмы, все только для этого детского спектакля».
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. А он: «Ничего. Они на корабле сидят, ничего не видят – и этому будут рады».
КРИСТИНА. Ну, чё… мы согласились.
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Прямо на палубе там какие-то такие импровизированные подмостки соорудили… Но спектакль-то был построен на общении со зрительской аудиторией.
Кристина смеется.
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Ну вот, выбегает Кристинка в костюме Чебурашки и спрашивает зал, моряков то есть этих: «Дети, кто я?»
КРИСТИНА. Вау! Там такие лбы сидят… Каменные!
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. В ответ тишина. А спектакль так поставлен, что играть дальше без ответа зала нельзя.
КРИСТИНА. Да!
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Кристинка делает забег по площадке и опять: «Дети, кто я?»
КРИСТИНА. Ага! Дети, кто я?
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Тишина.
КРИСТИНА. А играть дальше – никак!
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Она опять как-то там попрыгала. «Дети, кто я?» И тут из этой толпы раздается недовольный такой бас: «Кто-кто… Чебурашка гребаный!»
Общий смех.
КРИСТИНА (вдруг). Валечка, ты прости меня, окей?
ВАЛЕНТИНА. Ты о чем?
КРИСТИНА. Ну, я тебе типа таких глупостей наговорила сегодня…
ВАЛЕНТИНА. Да брось! Это ты меня извини: я сама дурочка… Не знаю, чего это… Извиняешь?
КРИСТИНА. Ой, конечно! И вы меня, и вы.
ВАЛЕНТИНА. Я уже все давно забыла.
КРИСТИНА. О, вандефул!
КИРИЛЛ. О чем это вы тут?
ВАЛЕНТИНА. А это… так… Маленький женский секрет.
КАРАТЫГИН (Валентине). А помнишь, в восьмидесятых, в Абхазии, в Сухуми мы спектакль играли. Что-то там тоже бестолковое такое… про цирк. Для детей младшего возраста.
Валентина поняла о чем речь и уже начинает смеяться.
КАРАТЫГИН. Но барышни наши, ты среди них, помнишь, там цирковых лошадок изображали – облегающее трико, волосы в длинных хвостах. Так все первые ряды были заняты местными молодцами…
ВАЛЕНТИНА (сквозь смех). Да! Да-а! А спектакль-то детский!..
КАРАТЫГИН. Весь партер заполнен джигитами, за ними малолетние дети, и почитай у каждого джигита в руках полевой бинокль.
Общий смех.
КАРАТЫГИН. А еще говорят, что тогда секса не было!
ВАЛЕНТИНА. Да только тогда он и был.
БОГДАН. Да, теперь никто и в Сухуми в театр с полевым биноклем не ходит.
ВАЛЕНТИНА. Вялыми стали, дряблыми.
ШАЙХЕЛЬИСЛАМОВ. Потому, что всех тошнит от этого трясущегося мяса, которым нынешняя пропаганда народ уже закормила.
Тетя Катя выходит на сцену. В одной руке швабра, в
Читать дальше