Валя Шопорова - Вспомни меня!

– А как же Дориан? Ты же всё равно не один?

Резко выдохнув, Леон просто отклонил вызов и, поставив мобильный на беззвучный режим, бросил его на тумбочку. Тим, попытавшись дозвониться до него ещё пять раз, оставил это дело и переключился на Рональда, который не позволял себе без объяснений бросать трубку.

С утра пораньше Леона разбудил телефонный звонок. Нащупав на тумбочке аппарат и взглянув на экран, он ответил на вызов:

– Привет, мам.

– Привет, Леон. Как ты?

– Tu m’as réveillé, maman*… – сонно проговорил Леон, вновь закрыв глаза.

– Рада, что ты не забыл родной язык.

– Ты сейчас дискриминируешь папу, и я ему всё расскажу. А если по месту рождения и проживания, то родной язык нам вообще – немецкий.

– Ты бы ещё по месту зачатия себе язык выбирал, – рассмеялась родительница.

Леон поморщился. Конечно, обсуждать подобное с мамой было несколько неловко, но любопытство взяло верх, и он спросил:

– Разве это случилось не здесь? Вы же жили в Германии?

– По срокам получается, что это произошло в Индонезии, мы с Далилем жили там месяц.

– Здорово, – фыркнул Леон. – Получается, вы начали таскать нас по миру не просто с детства, а ещё до рождения.

Миссис Ихтирам грустно улыбнулась.

– Да, – произнесла она. – Помню, как ближе к отъезду меня постоянно мутило, а я обвиняла во всём несвежие фрукты. А потом уже поняла, что домой мы полетим не вдвоём, а втроём.

– Вчетвером, – поправил родительницу Леон.

– Тогда же я ещё не знала, что Бог послал мне не одного ребёнка, а сразу двух, да ещё и каких чудесных.

Леон мягко улыбнулся. Да, родители всегда говорили, что они были чудесными детьми, пусть и очень проблемными, неуправляемыми и непробиваемыми, потому что их тандем невозможно было победить.

Но следом за улыбкой пришла грусть, грузом лёгшая на грудь. Что же осталось от их тандема?

Леон повернул голову, смотря на рамку с фотографиями. Эту фото-сессию можно было считать неудачной, потому что на одном фото он поставил Дориану рожки, а на двух других было запечатлено отмщение за это. Но именно этим они и были ценны: они были настоящие, живые, а не идеально-фальшивые.

И раньше, до исчезновения Дориана, до трагедии, которую им пришлось пережить, он не упускал возможности с многозначительной ухмылкой посмотреть на эти фотографии и потрепать близнеца по голове со словами: «Баран ты мой рогатый».

«Я скучаю по тебе», – не мысль, это говорило сердце, которому было тошно и бессмысленно стучать, не чувствуя, что такое же сердце бьётся рядом в унисон.

– Леон? – напомнила о себе миссис Ихтирам.

– А? Да, мам, я слушаю тебя.

– Я спросила – как у тебя дела? Работа? Личная жизнь? Как ты себя чувствуешь?

– С работой всё хорошо, скоро у Тима первый тур, я с ним поеду.

– Правильно, тебе нужно развеяться, езжай.

Леон невесело усмехнулся. Ну да, конечно, развеяться… просто пить он будет не дома, а в номере отеля, и за окном будет другой город. Хотя, может быть, разъезды действительно смогут отвлечь его и встряхнуть, они же всегда любили это… он любил.

– А с остальным что? – поинтересовалась мама.

– Всё нормально, – пожал плечами Леон. – Но рассказывать особо нечего.

– Понятно…

Миссис Ихтирам хотелось спросить про Дориана, появились ли какие-нибудь вести о нём, но она понимала, что этого лучше не делать. Если бы Леон узнал хоть что-нибудь, он бы непременно рассказал ей об этом, а просто так напоминать ему о брате не стоило, потому что ему в этой ситуации и так было хуже всех.

– Ладно, сынок, если всё в порядке, – проговорила она, – не буду тебя отвлекать, спи. И извини, что разбудила.

– Ничего страшного, мам. Я рад был тебя слышать.

Попрощавшись, Леон положил телефон на тумбочку и перевернулся на бок, смотря из-под опущенных ресниц на их с Дорианом фото и надеясь вновь заснуть. Но сон больше не пришёл.

Пролежав в постели ещё около получаса, он покинул её и, приняв душ и позавтракав, просто бесцельно ходил по квартире. Тишина угнетала, а стены давили, дом ощущался затхлым склепом, хоть в каждое окно лился яркий солнечный свет.

Переодевшись и замаскировавшись, Леон вышел из квартиры и, сбежав вниз по лестнице, вышел на улицу, под умытое дождями осеннее солнышко. Конечной цели прогулки у него не было, он просто шёл куда-то, переходя с одной улицы на другую и не смотря по сторонам. Его влекло куда-то: сильно, непреодолимо, и это уже давно стало привычным состоянием – желать попасть туда, не знаю, куда. Вот только он не знал, на какой рейс нужно купить билет, чтобы попасть в место, которое дарует покой.