Дмитрий Боррони - Мой город 5. Инвалид

–Не знала, что моя дочь поумнела.

–Иногда, – ответила Марья. – чтобы чтоб что-то понять, надо что-то потерять. – затем она добавила. – Я это поняла только сейчас. – затем она добавила. – Меня жизнь проучила, и научила ценить ее. – затем она тихо добавила. – Всю свою жизнь я буду вспоминать это. – она тихо умолкла, и тяжело вздохнула. Ей было тяжело говорить об этом. Ведь то что произошло с ней, никто не был виновен. Никто, кроме ее самой. Впрочем, виновата была ни только она. Ее мать была виновна тоже. Ведь она по сущности бросила дочь на произвол судьбы, и к чему это привело? Страшно. Марья грустно посмотрела на свой обрубок левой ноги, и снова тяжело вздохнув, сказала. – Моя жизнь, по сути, уже кончина. Вряд ли я стану счастливой в этом мире. Единственная радость, это то, что я беременна, и в надежде удочерить мою племянницу. – затем она сказала. – Я знаю, что мне одной могут ее не отдать, но я надеюсь, что все же ее мне отдадут. – затем она, сделав паузу, добавила. – Жизнь – это нелегкая штука. Не успеешь погулять, вдоволь насладиться жизнью, как она оставляет нас наедине с самими собой, и делает одних счастливыми, а других нет. – она тяжело вздохнула, добавив. – Это я знаю точно. – затем она добавила. – Наверняка.

Никто не знал, что сказать? Слушая Марью, и Клавдия Ивановна, и Олеся Анастасиевна понимали, что сейчас Марья говорит правду. Изливает перед ними свою душу, словно прося прошение за что-то. Марья была искренняя. Она не лгала, она была искренна со всеми. Можно сказать, она изливала душу.

Клавдия Ивановна, выслушав свою дочь сказала:

–Я даже не подозревала что моя дочь философ. Я думала, что она лишь способна на пакости и только. – она сделала паузу, и с сожалением добавила. – Как я ошибалась. – она сделала тяжелую паузу, и сказала. – Это я виновата в разыгравшейся трагедии. – винила она саму себя. – Я и больше никто. – дальше она продолжила винить себя, начиная каждое свое предложение с союза «если бы». Впрочем, причитать ей не шло. Было видно, что она просто хочет отговориться, убедив свою дочь что та совершенно невиновата в случившемся. Это она, ее непутевая мать недосмотрела за своей дочерью. Да, в этой женщины погибла великая актриса. Впрочем, политика – это такая же сцена, и кто на ней куклы, а кто кукловоды, это вопрос.

Тут Марья сказала:

–Из Вас получилась бы замечательная актриса! – затем она с иронизировала. – Такой талант пропал.

–Я не понимаю Вашей иронии. – жестко сказала Клавдия Ивановна. – Это что, усмешка?

–Я никогда не видела, чтобы Вы винили саму себя за что-либо сделанное Вами, маменька. – сказала Марья. – Вы всю свою жизнь то и делали что ненавидели меня, и я не поверю, что Вы изменились.

Клавдия Ивановна ответила:

–Вряд ли Вы поймете как мне сейчас тяжело. Вы думаете, что я кремень. Женщина из стали? Вы все ошибаетесь. Мне тоже не чужды человеческие слабости. Вряд ли Вы поверите мне, что вообще-то я ни такая какую Вы привыкли меня видеть.

Марья поинтересовалась:

–А какая Вы?

–Я просто женщина. – сказала она. – Я просто мать. Мать, хотящая чтобы ее ребенок не был изгоем общество, чтобы на него всю жизнь показывали пальцем и говорили; он неуч пошел. – она сделала паузу, затем добавила. – Я этого не хочу. – затем она сказала. – Я хотела, чтобы Вы обе выучились, вышли в люди и стали теми, кто стали бы хозяйками собственной судьбы. Теми, кто ни в чем бы не нуждался. – затем она с грустью сказала. – Но, к сожалению, этого не произошло. Как бы я ни старалась вывести Вас в люди, так у меня ничего не получилась. – она посмотрела на Олесю и с горестью произнесла. – К сожалению Вы мертва. – затем она посмотрела на Марью. – А Вы всю свою жизнь будете прикованы к этому ненавистному креслу. – затем она утвердила. – И это факт. Неоспоримый факт, от которого никуда не деться. Все мои усилия были напрасны. – затем она сжала силу волю в кулак, и сказал с чистой ненавистью к самой себе воскликнула. – КАК Я СЕБЯ НЕНАВИЖУ‼!

Женщины не заметили, как заказ, который принял у них официант уже давно стоял на столе. Они даже не заметили, что плавучий ресторан пересек тушинское водохранилище и уже плыл дальше и дальше, прочь из города.

Олеся, посмотрев на проплывающею вдоль берега город Москву ничего не сказал. Ей было все равно, ругаются ли Клавдия Ивановна и Марья или просто о чем-то говорят. Ей было все равно. Она слышала музыку. Ту музыку, которую хотела послушать Марья, и которую ей так до сих пор не удалось услышать.