Игорь Буторин - Четвертый тупик Олега Кошевого, или Родственнички. Пьеса

(выпивает, закусывает, потом поворачивается в другую сторону, уже к другому случайному соседу и продолжает монолог)

Василий – Давай сюда, мамаша. Располагайся. Ты местная, я виду. Я тоже местный. Дома двадцать пять лет не был… Я живу, вернее жил в Четвертом тупике имени Олега Кошевого. Вот жизнь сложилась… никому не пожелаю. Я, мамаша, больше двадцати лет молчал, сейчас тебе всю правду расскажу. Ох, и помотала меня жизнь. Ох, помотала… Вообще-то, я – летчик. Вот, как в пятнадцать лет поступил в летное училище, так с тех пор дома не был. В летное я поступил далековато от Сибири, в Кременчуге, да-а… Но, я так решил, я вообще решительный по жизни человек. Собрался и уехал в Ейск, в смысле в Кременчуг. Через четыре года получил направление на крайний Север, точнее место назвать не могу, сама понимаешь, мамаша, секретный аэродром у нас был. Там летал себе, пилотировал крылатые машины. Три года прошло, у меня уже пятьсот часов налета в сложных климатических условиях. Но мы же не считали, что почти каждый день подвиг совершаем, просто летаешь и летаешь. Вот однажды вызывает меня комэск и говорит: «Вася, задание сложное и опасное. Надо с Большой земли привезти несколько ящиков с секретной научной аппаратурой. Приказать я тебе не могу, но слетать надо, кроме тебя больше некому». Я тогда подумал, ну слетаю, фига ли мне. Отчаянный я был. Туда-то нормально долетели, а вот обратно уже с ящиками попали в самую пургу. Летим, а со мной был еще штурман Леха. Летим, ничего не видно, по приборам значит пилотируем. Да мы там все дороги знали, понятно три года туда-сюда мотались, всю трассу, как родинку на носу уже изучили. К аэродрому подлетаем, а там вообще шторм. Все, садиться нельзя! Надо назад лететь. А керосину-то мы только в один конец взяли, в смысле туда и обратно. А обратной дороги, стало быть, уже нету. Ну, я Лехе и говорю, летели по приборам, по ним и садиться будем. А он мне в ответ: «Есть, командир!» Хороший парень, тоже бедовый, как и я.

Одним словом посадил я тогда самолет. Вот только с полосы съехал, шасси поломал, корпус самолета о сосны покорежило. Сидим мы с Лехой и радуемся, что живы остались. Я достал фляжку со спиртом, ну мы и выпили за второе наше рождение, за то, что важный груз доставили и чтоб не замерзнуть, так как в пургу нас искать будут часов несколько – ни черта ведь не видно. Нашли нас через четыре часа, а фляжка со спиртом у меня была не одна. В общем, нас тогда обвинили в том, что мы пьяные вели самолет, потому и с полосы съехали. А в ящиках тех, что мы везли, не аппаратура научная была, а радиоактивные изотопы, мы с Лехой, хоть и живые остались, только хапнули той радиации по самое некуда. Мне, как командиру, допустившему пьянку во время полета, дали десять лет лагерей. А радиация сделала меня бесплодным, вот поэтому у меня детей и нету. Не-е, бабы меня ценят, мужская сила осталась ого-го, но вот детей от меня родить не получается – радиация. Во, как жизнь сложилась. А ты говоришь… нанотехнологии. Сволочи одни вокруг. Никто спасибо не сказал, что я их ящики в пургу привез, жизнью рисковал. Нет, иди Вася в тюрьму. Эх… Всю жизнь они мне загубили.

(Начинает размазывать по лицу пьяные слезы. Вдруг, заметив кого-то, Вася приосанился, смахнул слезы и «сделался трезвым»)

Василий – Все, сержант, ухожу… Мать у меня умерла, вот телеграмма. На похороны я приехал… Не сердись. Она в Четвертом тупике Олега Кошевого живет, в смысле жила. Там у меня еще брат Изя, в смысле Израиль Моисеевич, жить остался, единственный родной человек на всем белом свете. Ухожу.

(Уходит)

Голос пожилой женщины (это мать Василия) – Здравствуй сЫночка мой Васятка-Василечек!

Видать не получится мне тебя увидеть перед смертью. Что-то совсем стало лихо: ноги не ходят, спина болит, сердце ломить. Совсем плоха я стала. Да и устала совсем. Родненький мой, если что, то сильно не убивайся, устала я уже жить, да и все сделала, что могла. Вас вот вырастила. Внучку Иришеньку тоже вырастила до невесты. Жалко, что твоих внучиков не посмотрела. Да, видать, не судьба. Народятся, я с того света порадуюсь. Ну, что мы все обо мне? Как ты сам-то? Не хвораешь? Ты не хворай, жизнь видишь какая пошла, сейчас болеть нельзя.

Занавес открывается

На сцене стол, старый сервант, кровать с горкой подушек и кружевах. Все убранство комнатки ветхое. Виден вход в небольшой кильдымчик, дверь в коридор. За столом сидят Изя, Зина и их дочь Ирка с Юркой. На столе закуски и выпивка. Видно, что сидят давно.