Леонид Подольский - Четырехугольник

«Серебряный век, в действительности несколько десятилетий, последних, трагических, накануне и во время катастрофы, когда прежний мир рухнул, а новый, жестокий, плебейский, родился в крови и во зле. Поэты, как самые чувствительные, ощутили приближение катастрофы раньше всех и все, почти все, погибли, как погибают бабочки и стрекозы с наступлением холодов. Гумилев, Мандельштам, Блок, Есенин, Цветаева, даже Маяковский – ни один из них не умер собственной, естественной смертью, не дожил до преклонных лет. Но и судьбы тех, кто не наложил на себя руки, не сошел с ума, не спился и не был убит – Ахматовой, Мережковского, Гиппиус, Пастернака, Мариенгофа, Ходасевича, – оказались почти столь же трагическими: до конца жизни им предстояла эмиграция, внутренняя или внешняя. Новый мир не принял поэтов Серебряного века, и они, за малым исключением, не приняли этот новый мир, построенный на обмане и крови, мир иллюзорных надежд», – написала Юля. А Новиков поразился совпадению их мыслей и чувств. Именно так, почти теми же словами, собирался он завершить свою незаконченную книгу.

Одно эссе, о Гумилеве, Юля вложила в электронный файл – и снова Новиков был восхищен. И тем, как Юля рассказывала о жизни поэта, так, будто прожила ее где-то рядом: об африканских путешествиях Гумилева, о любви и расставании с Ахматовой, о несуществовавшем, выдуманном заговоре Таганцева, – и тем, как глубоко и точно цитировала его стихи. Как ни странно, для Новикова это стало открытием: он очень неплохо знал биографию Гумилева, в свое время в Литинституте он написал работу по имажинизму, но вот стихи поэта он знал мало, да и то, что знал когда-то, помнил уже слабо. Но, пожалуй, не меньше, чем стихи Гумилева, поразило Новикова Юлино знание эпохи: умерший век оживал во множестве ярких, противоречивых деталей, обретал плоть, агонизировал, жизнь словно подходила к обрыву… «Безумству храбрых поем мы песню» [19] Цит. М. Горького. – «безумство храбрых» оборачивалось кровью, насилием, ужасом, махновскими тачанками и буденновскими погромами…

Будь Юля решительней и амбициозней, она могла бы стать замечательной романисткой, намного талантливей Варвариной. Но куда бы она понесла свои сочинения в маленькой Сызрани? А если бы понесла, кто стал бы их читать? В его собственном журнале в советское время работали двенадцать ридеров и еще очень грамотные люди на непостоянной основе, совместители, а сейчас на прозе оставался один верный старый Руслан, и непонятно было, кем его заменить, когда он уйдет.

Новиков сразу же опубликовал Юлино эссе в своем журнале. Ему очень хотелось сделать ей приятное. И снова написал ей – и что он в полном восторге, что было сущей правдой, и что по-прежнему мечтает встретиться с ней.

Ждать ответа на сей раз пришлось несколько дней, и Новиков совершенно извелся. Стал бояться, что Юлия не ответит. Ведь могла же она что-то почувствовать. Он, пожалуй, написал слишком смело, нетерпение сердца его подвело.

Юрий Матвеевич вынужден был признать: влюбился, как школьник. Глупо и безнадежно, смешно. Влюбился не в живую женщину – он никогда не видел Юлию, – влюбился в фотографию, бог знает какого года, в женщину неизвестного возраста. Сколько ей – пятьдесят пять? Шестьдесят? Больше? Он знал только, что она была красива. А сейчас? Сохранилась красота или, как осенние листья, облетела? Одно только он знал твердо: она образованна и талантлива, и у нее очень тонкая душа. И еще, главное, Юрию Матвеевичу интересно было с ней.

«А может, она все поняла, догадалась и теперь вьет из меня веревки?» – Юрий Матвеевич был от природы недоверчив, да и жизненный опыт не усиливал его доверие к людям. «Нет, нет, не может быть, в этот раз я не мог ошибиться. Юля – чистая душа», – стал он успокаивать себя.

«Ну и пусть, – решил он через минуту. – На все Божья воля». В самом деле, от него ничего не зависело. Он решил покориться.

В новом письме, которое пришло через несколько дней, Юля снова прислала эссе, в этот раз о Мандельштаме, и трогательно написала, что «поэты умирают, поэтов убивают, но поэзия бессмертна». И коротко приписала, что очень хочет с ним встретиться, но что это невозможно.

«Пока невозможно», – добавила она и объяснила, почему целых несколько дней не отвечала. Оказалось, что муж ее упал на пол, и у него не было сил подняться, а она не могла его поднять, он очень тяжелый. Пришлось вызывать МЧС. И все последующие дни Юля сидела возле него, боялась, что он простудился и заболеет или снова упадет с кровати.