Ульяна Гицарева: Антарктида

Клюшников. Прием! Прием! Вы слышите?

Радио. Да! Прием!

Клюшников. Находимся в точке семьдесят два градуса южной широты, восемьдесят пять градусов восточной долготы. Пятьдесят два градуса Цельсия. За сутки пройдено санно-гусеничным путем восемьдесят километров. Люди здоровы. Техника исправна.

Радио. Возвращайтесь назад.

Клюшников. Мы показатели не все по плану сняли. Мы ж георадаром.

Радио. Вам хватит топлива?

Клюшников. Хватит. Ты думаешь, мы не считая что ли вышли?

Радио. Вам нужно прерваться.

Клюшников. Как мы тебе прервемся? Это же съемка подледного ландшафта, а не в лодочке катанье! Двигаться надо!

Радио. Поставки топлива через три недели не будет. Центр просит вас перейти в режим экономии. Снимайте оставшиеся показатели и возвращайтесь на станцию. Вам нужно сохранить что есть.

Клюшников. Ваня, это ты?

Радио. Да, Петр Георгич.

Клюшников. Ваня, ты чё несешь? Мы тут зачем работаем вообще? Ты чё до выхода-то не сказал?

Радио. Раньше не было информации.

Клюшников. А ну-ка соедини меня…

Радио. Нет его.

Клюшников. Умер?

Радио. Жив.

Клюшников. А куда ж он, родимый, делся?

Радио. Сняли… Петр Георгич, я вас прошу. Тут такие дела…

Клюшников. У тебя там дела?! Ты слышал, чё я сказал? Пятьдесят два! После пятидесяти снег песком становится и подступает, как в пустыне!

Радио. Я знаю, Петр Георгич.

Клюшников. Я не сплю, мать твою, два дня, потому что ваш пацаненок от горной болезни по ночам задыхается! И я не знаю, сдохнет он сегодня или нет! Поп ваш от снежной слепоты уже сутки не работает… Ты мне тут про дела говорить будешь?

Радио. Возвращайтесь назад, побережете соляру и кислород.

Клюшников…Ваня, чё там у вас?

Радио. Тут все… Простите. Мы сообщили, как смогли. Тут «вторник черный».

Клюшников. Чё?

Радио. Во вторник рубль рухнул.

Клюшников. Какой на хер рубль? Тут полгода черные, а у них вторник!

Радио. Соляра дешевле газводы была, а теперь бриллиантовая. Берегите все, что есть. Мы не можем помочь. Извините. Конец связи.

Клюшников. Сучонок…

Левон. Зря шли?

Клюшников. Ну!

Левон. Может, тут переночуем?

Клюшников. Ага. Как в одиннадцатом и переночуем.

Левон. Не понял.

Клюшников. Шли, переночевали. Их завалило. Откопаться нельзя, как бетон же. Ждали, пока растает. Полгода.

Левон. Полгода?

Клюшников. Ну. А потом под лед ушли, когда растаял.

Левон. И все?

Клюшников. И все.

Левон. Тогда поехали.

Левон. А правда, что, если тут порезаться, рана не заживет?

Клюшников. На улице – да.

Левон. И просто истечешь?.. Интересная смерть.

Клюшников. Ты охренел совсем?

Левон. Ну я так. Теоретически.

Клюшников. А ты выйди да вдохни глубоко. И все. Вот тебе и пневмония. Тут много-то не надо. И тоже очень интересно.

Левон. Вы не думайте, что я планирую.

Клюшников. А я вообще про тебя не думаю.

Левон. Это очень страшно, что они топливо не привезут?

Клюшников. Не знаю, прикинуть надо. «Молодежка» столько жрет. Пятисоткиловаттным дизелем же. Я думал на всех, океанским лайнером завезут… Не знаю. Будем, видно, здесь просто жить… Все равно до декабря ходов во льду не будет. Не заберут. Никакой работы толком. Курорт, блин.

Левон. А может у соседней станции запас взять? Может, дотянем?

Клюшников. Нашел, где эксперименты ставить. Приказ есть приказ.

Левон…Петр Георгич, а так бывало вообще? Ну, чтоб топливо не привозили?

Клюшников. Нет.

Левон. Может, изменится все еще, переломный этап. Россия меньше стала, легче все контролировать… Будем, как Швейцария. С грузом тяжело идти, а тут отбросили лишнее.

Клюшников. А чё Швейцария?

Левон. Ну, порядок у них…

Клюшников. Дурак ты, малой…

Левон. Почему? Многие так думают.

Клюшников. Дураки думают. Умные делают.

Левон. «Слова, слова, слова…»

Клюшников. Знаешь, почему в твоей Швейцарии порядок? Потому что она для порядка. Нужно делать то, для чего ты родился.