Эгон Раннет - Пьесы

Я а г у п. Завтра и станем уважать.

А д а м. Близорукая логика… В художнике надо поддерживать горение! Понимаешь? Ты не представляешь, какое это отвратительное чувство — придешь на открытие какой-нибудь выставки, а с тобой даже заместитель министра не здоровается за руку. Ты же стоишь рядом, с превеликим трудом делаешь понимающее лицо и одобрительно киваешь на какую-нибудь не очень умную реплику, но тебя не замечают…

М э э л а. Может быть, следует кивать чаще и ниже?

А д а м. Думаете? Издеваетесь… Но ведь каждый старается угодить вышестоящему… Почему вы так смотрите на меня? (Подходит к очагу.) Знают ли они, какой я талант?! Пентюхи!!

Я а г у п. Это кто же?

А д а м (выходит из себя) . Вся эта публика! Мой самый большой враг! Они, видите ли, пожимают плечами перед моими картинами! Не желают покупать их. Это, видите ли, не настоящее искусство. А имя? Мое имя, которое будет украшать их стены, — за него надо платить!

Я а г у п. Кто же, по-твоему, эта публика?

А д а м. Черт, до чего бестолковым может быть человек! Ну, как я тебе объясню… Ну, народ.

М э э л а. Выходит, народ — ваш враг? И верно, дела у вас плохи…

А д а м. Плохи для того, кто не понимает искусства! Да не атакуйте вы меня своей комсомольской мудростью! И я прошел Великую Отечественную войну, а придется — снова пройду той же дорогой.

Я а г у п. Помахивая кисточкой.

Пауза.

А д а м. Прости, Яагуп, — вернулся с войны невредимым! (Пауза.) Что ж… я хочу разнообразия… Да, хочу разных цветов… Не беда, если иные из них не очень приятно пахнут… Я покажу вам, Мээла, один из цветков «изма»… абстракционистский цветочек… Погодите, сперва я прочитаю вам стихотворение, написанное каким-то эмигрантом. Вполне подходящий гимн и для наших правдоисказителей.

М э э л а. Для кого?

А д а м. Для правдоисказителей. Так называют в насмешку одну компанию, которая иногда собирается в клубе художников за чашкой кофе. Они злейшие противники реализма, и особенно, разумеется, — социалистического реализма.

М э э л а (смеется) . Правдоисказители… правдоисказители! Интересно было бы послушать их гимн…

А д а м. Заголовок — «Пятки».

Я а г у п. Как?

А д а м. Пятки! (Показывает на свои ноги.) Вот эти самые обыкновенные пятки… Глубокомысленно, а? Ну, слушайте… Сейчас вас поглотит вязкая трясина этого ультрамодернистского стихотворения. (Декламирует, подчеркивая ритм движениями.)

Ну как, нравится? Бред, не правда ли? Это только первые строки, но и этого достаточно… А теперь я вам покажу нечто сногсшибательное. Весьма распространенный на Западе «изм»… (Вынимает со дна чемодана сплошь покрытый черной краской холст средней величины; от нижнего края холста тянется, извиваясь, белая полоска. Адам наливает себе коньяк, пьет.) Вот, смотрите… Адам сквозь призму абстракционизма. На этом холсте — я и моя личная жизнь. Черное — это все, что меня гнетет, а белая полоска — я и мои надежды. В зависимости от того, растут или уменьшаются мои надежды, я удлиняю или укорачиваю белую полоску. Ясно?

М э э л а. А почему эта полоска извивается?

А д а м. Я ведь тоже живу, извиваясь. Умру — тогда вытянусь и закостенею.

М э э л а. Ну и философия!

Я а г у п. Ты в своем уме или…

А д а м (с ударением) . Вероятно, нет!

М э э л а. Почему вы так говорите?

А д а м. Потому что не смог полностью стереть эту белую полоску…

М э э л а. Что это значит?!

А д а м. Ничего особенного. Недавно хотел застрелиться.

Я а г у п. И что же помешало?

А д а м (Мээле) . Из этого самого ружья, которое я захватил с собой… В нем один-единственный патрон с волчьим зарядом, и тот дал осечку. Второго не оказалось… (Приносит из другой комнаты ружье, переламывает.) Взгляните сами… Не судьба!

Я а г у п (вынимает патрон, обменивается с Мээлой взглядом, снова вставляет, относит ружье налево, возвращается) . Больше осечки не даст. Не так зарядил.

А д а м. Не так?.. Жаль, не знал этого раньше… Вы поняли, Мээла, в чем глубокий смысл этого черного холста?

М э э л а. Вы ведь объяснили… Нелепый, но все же какой-то смысл есть. Но не объяснять же каждому смысл этой бессмыслицы!

А д а м. Мысль о смысле бессмыслицы… На последней выставке я показал портрет одной дамы. Критика даже не заметила… Понимаете — не за-ме-ти-ла! Это страшнее убийства… В кулуарах шептались — пустота! Сине-фиолетовое нечто, а не живой человек. Но, может, я этого и добивался?.. В самом деле, этого я как раз и добивался! Я и хотел показать, что эта женщина пуста… Значит, удача? Однако не замечают…