Жан Расин - Трагедии

Британику, о небо, помоги!

Куда ты, Бурр, бежишь? Постой, скажи на милость...

Британик при смерти. Ужасное свершилось.

Британик!

Ты сказал?..

Вернее, умер он.
Да, умер.

Госпожа, прости невольный стон.
Спасу его, а нет — сойду за ним в могилу.

Какое страшное злодейство!

Не под силу
Мне цезарю служить. Уйду. Мой вышел срок.

Британик — брат ему! И он посмел, он мог...

Свой замысел от нас искусно цезарь прятал.
Он с ложа поднялся, едва увидел брата,
И обнял горячо. Настала тишина.
Вдруг цезарь чашу взял. "Нарцисс нальет вина,
Чтоб ты за нас двоих испил лозы первины.
Отныне будем мы на всех путях едины.
Я, глядя на тебя, душой возвеселюсь.
Скрепите ж, небеса, наш дружеский союз!"
И вот своей рукой Нарцисс наполнил чашу.
Британик взял ее. «Я пью за дружбу нашу».
Пригубил — и конец. Стальной клинок — и тот
Существованья нить так быстро не прервет.
Подернулись глаза завесою туманной,
И он на ложе пал, недвижный, бездыханный.
Вообрази сама, что началось потом:
Одни бежали прочь с раскрытым в крике ртом,
Но тот, кто при дворе давно всему обучен,
Глядел на цезаря, спокоен и беззвучен.
А цезарь между тем на ложе возлежал,
Не омрачился взор, и голос не дрожал.
"О чем волнуетесь? Себе и нам на горе,
Британик с детских лет подвержен этой хвори" [108].
Все силился Нарцисс прискорбный вид принять,
Но гнусной радости была на нем печать.
А я, я растолкал придворный сброд двуличный, —
Пусть жизнью заплачу, ненужной, безразличной —
И поспешил уйти, желанием гоним
Оплакать цезаря, Британика и Рим.

Уже он здесь. Пожди — меня ты оправдаешь.

Она! Как быть?

Куда, Нерон, так поспешаешь?
Британик мертв, убит. Я знаю, кто в персты
Убийце яд вложил.

Ты знаешь? Кто же?

Ты.

Я? Я? Вот так всегда! Ты в яром исступленье
Приписываешь мне любые преступленья.
Уж заодно и в том Нерона обвини,
Что преждевременно окончил Клавдий дни!
Известно, как любим Британик был тобою,
Но я, к прискорбию, не властен над судьбою.

В вино Британику Нарцисс подсыпал яд,
Но это твой приказ, тобой отравлен брат.

Ложь! Кто тебе посмел такие подозренья...

Нужны ли, цезарь мой, сейчас разуверенья?
И для чего тебе таить от госпожи
Дела Британика? Открыто расскажи,
Чем отплатил он ей за все благодеянья.
Не к Юнии, о нет, рвались его желанья,
А к трону цезаря. Обида вгрызлась в грудь,
Уплывшее из рук пытался он вернуть,
Но цезарь все узнал — так небо повелело! —
И своему слуге доверился всецело.
Британик в гроб сошел. Утрата велика ль?
О госпожа моя, врагам оставь печаль —
Пусть в ужасе дрожат, поражены ударом,
И...

Продолжай, Нерон. Я вижу, ты недаром
Таких пособников избрал. Что ж, продолжай,
Навечно памятник себе сооружай.
Ты брата отравил — начало недурное.
За кем теперь черед? Наверное, за мною [109].
Как ненависть ко мне тебя, мой сын, грызет!
Еще бы! Тягостен признательности гнет.
Но смерть моя, Нерон, тебе не даст свободы:
Пусть лягу, мертвая, под гробовые своды —
Рим, небо, жизнь твоя, дарованная мной, —
Все голосом моим заговорит с тобой [110],
И совесть-фурия в тебя тогда вонзится,
Не даст передохнуть, не даст смежить ресницы.
Ты станешь убивать, чтоб обрести покой,
И кровь затопит Рим багряною рекой,
Но небо утомишь и — о венец желаний! —
Ты жертвою падешь своих же злодеяний.
Опустошишь весь Рим и, сам опустошен,
Рукою собственной себя убьешь, Нерон [111],
И будут принимать с тобой сопоставленье
Тираны злейшие как злое оскорбленье.
Я знаю, будет так. Иди ж своим путем.
Я не держу тебя. Прощай.