Жан Расин - Трагедии

За помощь им?

Молчи, не возражай, Альбина!
Я знаю, в их судьбе одна лишь я повинна.
Да, мной, одной лишь мной Британик отстранен,
Чтоб императором назвал себя Нерон.
Силана [79], Юнии возлюбленного брата,
Я убрала за то, что Клавдием когда-то
Ему Октавия обещана была,
А в нем, я помнила, кровь Августа текла [80].
Все получил Нерон, и что же? От Нерона
Британику теперь я — щит и оборона,
Дабы в грядущий день, равенство сил храня,
Британик от него оборонил меня.

Далеко смотришь ты.

Что делать мне прикажешь?
Он вырвется из рук — потом его не свяжешь.

Остерегаешься ты сына своего?

Пока боится он, я не боюсь его.

Должно быть, у тебя для страха есть причина,
Но если цезаря страшится Агриппина,
Об этом знаете вы двое: он и ты —
От прочих скрыто все завесой темноты.
С тобой почет и власть наш цезарь разделяет,
Тебя возносит он, себя же умаляет.
Сыновней нежностью всегда окружена,
Ты цезарю одна величием равна.
Октавию давно никто не замечает,
Меж тем тебя Нерон так чтит и величает,
Что носят фасции и лавры пред тобой [81]:
Так Ливию [82]не чтил и Август, предок твой.
Чего же хочешь ты? Ужель мала награда?

Когда доверья нет, и почестей не надо.
Они, Альбина, знак паденья моего:
Я, вознесенная, не значу ничего.
Те времена прошли, когда, любимый всеми,
Слагал на плечи мне забот и власти бремя
Мой юный сын Нерон, и этому был рад.
Тогда я во дворец могла призвать сенат,
Тогда, незримая [83], всем правила умело,
Всевластная душа послушливого тела.
Как Риму угодить, еще не знал Нерон,
Еще могуществом он не был опьянен.
Тот день, тот черный день не перестану клясть я,
Когда постиг мой сын, как сладостно всевластье,
Когда послы владык со всех концов земли
Ему покорства дань смиренно принесли.
Я к сыну подошла, с ним рядом сесть хотела,
Взглянула на него и вся похолодела —
Так яростно сверкнул по мне скользнувший взор.
Кто научил его — не знаю до сих пор,
Но сразу поняла печальное предвестье,
И не замедлило ко мне прийти бесчестье:
Он оскорбление почтительностью скрыл,
За плечи обнял и — от трона отстранил [84].
К закату катится с тех пор мое светило,
И все быстрей, быстрей идет на убыль сила.
Я — тень, всего лишь тень. Никто ко мне не льнет:
Бурр — вот опора всем, Сенека — вот оплот.

Но подозрение — отравленный напиток.
Чем тайно изнывать во власти этих пыток,
Не лучше ль цезарю прямой вопрос задать?

Лишь при свидетелях он принимает мать,
В урочный час, когда заране все готово:
Молчанье, взгляд, кивок, не говорю уж, слово —
Все, все обдумано. И соглядатай тут,
Один из двух [85], что нас так зорко стерегут.
Но пусть он прячется — напрасное старанье!
Сейчас мне на руку ночное злодеянье.
Дверь открывается. Пойдем, настал мой час,
Я прямо приступлю к нему на этот раз
И выведаю все, что утаить желает...
Но это Бурр!

Меня наш цезарь посылает
Подробно госпожу в то дело посвятить,
Которое могло ей душу возмутить.
Я должен подтвердить бесхитростным рассказом,
Что императором руководит лишь разум.

Тогда войдем к нему. Он сам все объяснит.

Но доступ к цезарю сейчас для всех закрыт,
Затем что консулы, дверь потайную зная
И нечто важное с ним обсудить желая,
Уже к нему вошли. Но я спрошу.

Нет, нет!
К лицу ли, бедной, мне нарушить сей запрет?
А вот с тобою, Бурр, уловки все оставя,
Поговорить бы мне хотелось, не лукавя.

Я презираю ложь и правды верный друг.

Вы долго ль будете, не покладая рук,
Искусно возводить все новые преграды
Меж мной и цезарем? Как были бы вы рады
Нас вовсе разлучить! Ответь мне на вопрос:
Сенеку и тебя кто, как не я, вознес?
И вот ведете вы теперь соревнованье,
Как обратить в ничто мой вес, мое влиянье.
Чуждаться стал меня Нерон не потому ль,
Что вам не терпится схватить державный руль?
Чем больше думаю, тем меньше разумею:
Неужто мните вы, пред вами я робею,
Я, императоров жена, и дочь, и мать? [86]
Служить — вот ваш удел, а мой — повелевать!
Да если бы не я, вы оба в легионе
Остались бы вовек! В каком же вы уроне?
Куда вы метите? Я одному, не трем
Сан цезаря дала, пеклась лишь об одном.
Уже он не дитя, пусть самовластно правит.
Оглядкою на вас Нерон себя бесславит,
А помощь надобна — найдет поводырей
Меж пращуров своих [87], обоих вас мудрей!
Тиберий, Август ли — чем плох такой учитель?
Чем не пример ему Германик, мой родитель?
Мне причислять себя к великим сим не след,
Но цезарю и я могу подать совет,
Как подданных своих держать на расстоянье,
Дабы положенной не преступали грани.