Альманах «Сценарист» - Сценарист. Выпуск 5

50. Лёша-Ксения, всё также широко, по-лёшиному, ступая, правда, теперь немного прихрамывая, вела толпу по Тверскому бульвару. Погода была хорошая, не нарочито солнечная. Остановились сразу после театра Пушкина. Несколько студентов, одна молодая пара с совсем маленькой девочкой, которую они туда-сюда тусовали друг другу. Традиционно — четыре пенсионерки, две молодые женщины лет по 35 — одна почему-то с цветами, видимо кто-то подарил. Студентки шептались между собой, идя прямо за Лёшей-Ксенией, явно обсуждая её.

Лёша-Ксения вдруг остановилась и молча посмотрел на вытянутый, жёлтый двухэтажный каменный дом. Потом показала рукой на одно из окон.

51. Толпа стояла вокруг Лёша-Ксении полукругом. Люди слушали, тихо, стараясь не шелохнуться. Мимо шли прохожие, огибая экскурсионную группу. Вдоль бульвара по дороге непрерывным, неплотным потоком ехали автомобили. Лёша-Ксения говорила напевно, спокойно, будто сама написала то, что говорит. Одна из студенток пыталась всмотреться в её лицо, некоторые смотрели сквозь — понимая, что не на этом человеке сейчас нужно концентрироваться. Женщина держала свою дочь на плече, качала её и смотрела куда-то мимо Тверского бульвара, Москвы и всего внешнего мира.

ЛЁША-КСЕНИЯ: «…на белой и нежной постели ты родила сына.

Было раннее утро, еще ночь. Весь мир еще спал, одна ты проснулась и глядела невидящими тихими глазами. И он лежал рядом с тобою, робко и испуганно приникнув к твоему белому истомленному телу.

И помню — как ослепительно сверкала твоя постель и как ты лежала в смертной усталости, вечная моя, обреченная мне кем-то, небом или солнцем, как я тебе обречен. Маша. Знаешь, как нет во мне страсти к тебе и есть только что-то другое. Будто я был нем, безмолвна была тысячелетия душа моя — и теперь она поет, поющая душа. Не страсть во мне, а песнь, а музыка души. Страшная сила скопилась во мне и предках моих за века ожидания любви, и вот теперь эта сила взорвалась во мне. Но песнь души — безмолвие. И я стал тише и сокровеннее и глубже.

Звезда и песня моя, судьба и невеста моя. Как много во мне для тебя не родившихся еще нежных голубых слов и песен. Но я заставлю о тебе петь не слова, а всю вселенную. Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха. Говорю тебе не слова, ибо я поэт вселенной и буду делать с ней, что захочу. Она любит меня, потому что я ее сын.

Прощай, свет и новая спасенная вселенная, огонь и воскресение. Мы зачали иной лучший мир, выше небес и таинственнее звезд. Прощай, неизъяснимая, у меня любовь рвет сердце и душа стала бездной, где крутится вихрем пламя тоски по тебе. Я знаю, что я бессмертен и перестрою вселенную ради тебя и во имя тебя. Света тебе хочу, светлая, как во мне все стало светом и верой. Андрей.»

Все молчали.

ВДРУГ ЖЕНЩИНА С ЦВЕТАМИ ПОЧЕМУ-ТО СКАЗАЛА: Меня тоже Машей зовут.

52. Лёша-Ксения варила кофе в турке по фирменному Лёшиному рецепту на той самой кухне, где тогда проходила вечеринка. Добавляла сахар, корицу. Соломин сидел за столом, облокотивись на него одной рукой. Полька была нарочито весела, как обычно деятельна, — стоя, резала пахлаву. Соломин тяжело и мрачно дышал от своей полноты и раздражения. Тум курила, как обычно, сидя на подоконнике, и выглядела так, будто она была во всём виновата.

СОЛОМИН: … Про нас, например? Нет? Не дотукало до тебя, что у нас тоже души есть?

ПОЛЬКА: Соломина, а ты чего разорался на ночь глядя? Особенно про души?

Лёша-Ксения достала кофейные чашки из серванта. Она помнила, где они лежат. Разлила кофе. Протянула Тум, та покачала головой. Поставила тогда все три чашки перед Соломиной и Полькой.

СОЛОМИН: Я…я с Монаховым с третьего класса дружил между прочим. Я чуть не свихнулся, когда он умер.

ЛЁША-КСЕНИЯ (сказала тихо): Да я живой. Кофе пей.

Соломин встал подошёл совсем близко к Лёша-Ксении, навис над ней и закричал очень страшно.

СОЛОМИН: Да ты совсем… долбанулась, да?!

ТУМ: Сань!

Полька подошла к Соломину, взяла его за локти, прижалась к его спине животом.

ПОЛЬКА: Тихо-тихо-тихо.

СОЛОМИН (Лёша-Ксении): Чего размолчалась-то?

Соломин «пошёл» на Лёша-Ксению, та принялся отступать к подоконнику. Тум потушила сигарету и быстро подошла к Соломину, пытаясь влезть между ним и Лёша-Ксенией.

ТУМ: Соломин, это ты, по-моему, долбанулся!

СОЛОМИН: А ты может спишь с ней? Ты же всегда хотела! Она тебе такая больше нравится?!