Борис Рабкин - Самая длинная ночь

К о н с т а н т и н. Это каким же образом?

Г е о р г и й. «Связал нас черт с тобой…» Мы тут все одной веревочкой связаны. Никуда нам не деться друг от друга. Ошибочка, дорогой. Не знаю, как ты до этой мысли дошел, что тебя толкнуло: совесть, расчет, злость, раскаяние? А может, все вместе… Подключи мозги. Ты что думаешь: на суде компетентные органы, которым давно следовало внедрить изобретение Ващенко, признают свою вину? Отдохни от этой мысли. Да они сделают все, чтобы доказать его порочность. И докажут. Побочные явления, долговременный эффект, вредное воздействие на здоровье людей… Да мало ли что. Еще получишь максимальный срок. Если не хуже. Про нас не говорю, не смертельно, как-нибудь переживем, но маму сведешь в могилу. И метод Ващенко похоронишь окончательно, навеки. Ну что ты молчишь, отец? Ты знаешь эту механику не хуже меня. Лучше меня. С самого начала знал, поэтому и собрал нас всех. Подтверди этому дураку: все будет так, как я сказал. Да? Так?

К о ч е в а р и н (после продолжительной паузы) . Да. На суде вероятнее всего так будет.

Г е о р г и й (отцу) . «Делай, что должно…» А что должно? Великий старец так и не нашел ответа. И ты не знаешь. Нет никакой универсальной нравственности. И быть не может. Долг, совесть, добро — это только понятия. Есть одна правда — правда реальной жизни. Реальным людям, живущим в реальную историческую эпоху, приходится делать реальный выбор: вред или польза? П о л ь з а! Это и долг, и совесть, и добро. Остальное — химеры. (Константину.) Вот так, Христосик. Никому твоя жертва не нужна, никому не принесет пользы. Только несчастье и вред. (Всем.) Все ясно? Или требуются еще какие-нибудь комментарии?

Пауза.

Л ю б а (разглядывает камешек, который подарил Константин) . Это придумал ее отец? (Отдает камешек Константину.) Возьми. Мне не нужен твой талисман, мне он не принесет счастья.

К о н с т а н т и н. Я должен был…

З о я (перебивает) . Ты никому ничего не должен. Никому.

Подходит к Константину, смотрит на него, грустно качая головой.

Я тут какие-то глупости говорила… Забудь. (Отыскала взглядом одиноко сидящего в стороне мужа, подошла, мягко положила руку на плечо.) Алеша…

А л е к с е й (встрепенулся) . Что, Зоя?

З о я. Сообрази. Нужно позвонить Ивану Феодосьевичу. Он ждет нас.

А л е к с е й. Да-да, сейчас, конечно… (Подошел к телефону, остановился, вернулся обратно.) Что сказать ему?

З о я. Придумай что-нибудь, ты же у меня сообразительный. Попроси перенести встречу на завтра.

А л е к с е й. На завтра? (Окинул всех вопросительным взглядом, словно ища ответа на невысказанный вопрос.)

Пауза. Все молчат, опустив глаза.

Вы думаете?.. Вы считаете?..

З о я (спокойно, будто ничего особенного не произошло) . Не откладывать же до будущей субботы. Нужно начинать оформлять документы.

А л е к с е й (снова окинул всех вопросительным взглядом. Очевидно, прочел в их лицах что-то такое, что придало ему уверенности) . Да-да…

Пошел к телефону.

Е к а т е р и н а (вдруг грохнула кулаком по столу) . Я категорически против! Категорически!

З о я. Против чего?

Е к а т е р и н а. Да вы что? Смеетесь, товарищи! Двести тысяч рублей! Добыты нечестным путем! Обманом, жульничеством! Как ни крути — жульничество, обман! Нетрудовые доходы! С этим я примириться не могу! Пусть вернут. Все до копейки. Это принципиально.

Г е о р г и й. Как ты себе это представляешь практически?

Е к а т е р и н а. Пусть идут в сберкассу. В трудовую сберегательную кассу. И перечислят. В фонд пятилетки. Если нельзя всю сумму целиком — частями. И чтоб квитанции были!

Л ю б а. Нет у них, наверное, этих денег, прожили.

Е к а т е р и н а. Ничего. Найдут. Украдут в другом месте. Принципиально!

К о н с т а н т и н. Мое мнение вас не интересует?

Г е о р г и й. Нишкни. Тихо сиди. Ты свое уже сделал. У тебя нет выбора. Так же, как у твоих компаньонов. Пойдут на любые условия. Деньги вернут. Частную фирму прикроют. Легализуют производство. И будут работать честно. Парадокс, но это выгодно всем: тебе, нам, им и в первую очередь г о с у д а р с т в у! (Алексею, который все еще стоит у двери в прихожую.) Что ты остановился? Все в порядке. Иди, звони.

А л е к с е й (отцу, который все еще стоит у двери в прихожую, загораживая дорогу) . Разреши, папа… Ты разрешишь?

Кочеварин посторонился, пропустил сына в прихожую, стоит в дверях, смотрит иа него все время, пока тот говорит по телефону, и все остальные смотрят, слушают так, будто этот разговор решает что-то очень важное.