Г о р и н. Та-ак, значит, воюешь?!
К у з ь м и н. Не отступлюсь. Ни в жисть! А помнишь, Матвейка, как мы с тобой на покосе к девкам в шалаши лазили? Помнишь, как на льду из-за Нюрки носы друг другу красили? (Хохочет.) Уплыло времечко, уплыло…
Г о р и н. Не вернешь.
К у з ь м и н. Ну, а теперь как живешь? Ушел из села, избенку свою бросил, как в воду канул.
Г о р и н. Во-он мост строю. (Показывает.)
К у з ь м и н. И домой не тянет? Чудной ты мужик, Матвей. Каким сызмальства был, таким и ходишь.
Г о р и н. Сызмальства меня пастушонком ветра да дожди секли. Потом твой батя ребра считал. Не помнишь?
К у з ь м и н. Да уж досталось нам с тобой от бати.
Г о р и н. Небось запахал мою кормилицу?
К у з ь м и н. За Кривым бродом запахал. Да и что ей без борозды лежать. Тоскует земля.
Г о р и н. Тоскует.
К у з ь м и н. А коли вернешься, может, и отдаст.
Г о р и н. Пни да коренья отдаст.
К у з ь м и н. Это верно… Эх, вырвать бы мне у батьки свою половину. Я бы тебя, Матвей, к себе взял. (Пауза.) Лизка-то твоя совсем девкой стала. Видел ее.
Г о р и н. Лизка… Горько мне с ней.
К у з ь м и н. Да ты што? (Пауза.) Парень-то не обижает?
Г о р и н. Ее не обидишь. Характер-то материн.
К у з ь м и н. Оно конешно… (Вглядываясь.) Да ты, никак, избитый? Вон и ссадина на лбу.
Горин молчит.
Та-ак… Десятник, што ль?
Горин вдруг схватил топор.
Стой! Что ты, Матвейка! Брось… По совести скажу: я ведь батю тоже хотел… А каторга? Да ну ее к ляду! Пойдем выпьем.
Г о р и н. Что-то делать надо? Что?
К у з ь м и н. Пойдем… У меня на бутылку хватит.
Г о р и н. Нет, Никифор. В другой раз. А сейчас я и без того пьян. Прощевай. (Ловко заткнул топор за пояс и пошел.)
Кузьмин тревожно глядит ему вслед.
З а т е м н е н и е.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Гостиная в доме Клавдии Гавриловны Поповой. Дверь, ведущая в комнату Ульянова, открыта. Видно, как У л ь я н о в, склонясь над столом, пишет.
Из соседней комнаты долетают звуки чатхана — хакасского музыкального инструмента — и горловое пение.
Ульянов подошел к двери, послушал, с улыбкой покачал головой, подошел к киоту, рассматривает иконы.
В гостиную входит К л а в д и я Г а в р и л о в н а.
К л а в д и я Г а в р и л о в н а (испуганно, шепотом) . Орут? (Прислушалась.) Ишь как хрипит, прости господи…
У л ь я н о в. А мне это не мешает, Клавдия Гавриловна.
К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Опять писать будете?
У л ь я н о в. Опять.
К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ну, пишите, пишите.
Ульянов уходит в свою комнату, садится за стол.
И что это за песня такая — ни конца ни края нет… У меня даже голова разболелась. А у вас? (Заметила, что Ульянов не слушает ее.) Вы пишите, пишите. Я не помешаю. (Идет к двери, но тут же возвращается.) Согрешила я, Владимир Ильич… Игорь-то стучит, ну я и открыла. Кто же его знал, что он басурмана приведет… Да вы песню-то не слушайте, пишите… (Снова подходит к двери и снова возвращается.) Не-ет, я ему, Игорю-то, укорот сделаю. Пусть он больше себе такое не позволяет. Виданное ли дело! (Махнула рукой и наконец ушла.)
В окно гостиной влезает Г о р и н.
У л ь я н о в (заметил, тихо подошел, с юмором) . Здравствуйте. (Заглянул в окно.) А тут высоковато.
Г о р и н. Там лестница стоит.
У л ь я н о в. Так сказать, все удобства…
Г о р и н. Вы уж извиняйте…
У л ь я н о в. Так уж и быть…
Г о р и н. Забыл я, как вас зовут.
У л ь я н о в. Владимир Ильич.
Г о р и н. Ильич, значит… У меня дедушку Ильичом величали. С Урала его пригнали. (Пауза.) Вы вот сказали: о себе сам думай. Я и подумал: наточу топор получше да и за все, разом!
У л ь я н о в. И наточили?
Г о р и н. Успел.
У л ь я н о в. С одним расплатитесь, а как же с другими? Ведь их сотни.
Горин молчит.
Нет, Матвей Кузьмич, так мы ничего не добьемся… Мой брат вот так же хотел убить царя и… повешен. Нет, надо идти другим путем.
Г о р и н. Знать бы, каким…
Из соседней комнаты входят И г о р ь и С о я н с чатханом.
И г о р ь. Владимир Ильич, вы только послушайте, это же великолепно! Простите, я не помешал? Здравствуйте, Матвей Кузьмич. Нет, вы только послушайте. Перевод примерно такой…
Зарождаться земля начинала тогда,
Медь начинала твердеть тогда,
Русла в горах пробивали ключи,
Звезды небес загорались в ночи… [6] Сказание «Албынжи» в переводе И. Кычакова. Новосибирское областное издательство, 1951.
Читать дальше