Ханс Янн - Томас Чаттертон

Как и сам Янн позже защищал юношеский «пафос», юношескую бескомпромиссность своих первых драм (в статье «Мое становление и мои сочинения»):

Этот отрывок [из пьесы Янна «Пастор Эфраим Магнус». — Т. Б.]следует за крещендо точных и неприкрытых истолкований бытия, какие могут быть свойственны только духу несломленной, не униженной жизненными невзгодами юности… Юлиус Баб [автор первой рецензии на пьесу. — Т. Б.]дал себе труд по возможности спокойно выразить всеобщую неприязнь к моей работе. У него получилось примерно следующее: эту книгу, дескать, человечество должно хранить в шкафу с ядами и доставать оттуда, когда оно окажется на краю гибели, чтобы на негативном примере моего сочинения убедиться, что Бог есть Дух. Баб не понял, что пьесу написал двадцатилетний мальчишка; что этот мальчишка, в отличие от почти всех своих современников, распознал опасность, грозившую человечеству, и сформулировал ее суть; что он, в разгар так называемой Первой мировой войны, предсказал две следующие; и что человечество неминуемо окажется на краю бездны, потому что Дух, не имеющий связи с чувствами, может продуцировать только разрушительные истины…

Несомненно, «Пастор Эфраим Магнус» не лишен недостатков. Почти на каждой странице я отваживался на риск. В пьесе встречаются страшные слова и картины. Люди становятся местом действия для почти невыносимых событий. Но эти события, все без исключения, взяты из реальности; они — часть человеческой истории и человеческой судьбы.

В числе черт, сближающих Чаттертона и самого Янна (и подчеркнутых в пьесе), — ненависть к расовой розни. Нильс Хёпфнер пишет о Чаттертоне: «…в какой-то момент [после самоубийства Питера Смита в августе 1769 года. — Т. Б. ] он стал открыто протестовать против порабощения негров. Он даже намеревался перейти в ислам, потому что стыдился быть христианином» (Бристоль, между прочим, был городом, разбогатевшим именно на работорговле). Что касается Янна, то его мнение на этот счет высказано в романах «Перрудья» и «Река без берегов», а также в пьесе «Перекресток».

Янн вкладывает в уста Чаттертону слова об императоре Нероне («Он был поэтом — возможно, не хуже и не лучше меня. Кто знает? Был человеком, не хуже и не лучше меня. Кто знает?»), которые обретают несколько иной смысл, если мы вспомним, что говорится об этом императоре в статье Янна «Мое становление и мои сочинения»:

Из многочисленных возможных сюжетов для драматических сочинений меня в настоящее время увлекает только один: тот исторический факт, что дух убитого Домиция, именуемого Нероном, сгустился, став привидением, потому что фальсификаторы истории превратили его в чудовище, каковым он — с точки зрения некоей высшей инстанции, — очевидно, не был.

Как бы то ни было, Янн, в отличие от Томаса Чаттертона, не покончил с собой в восемнадцать лет, но постарался пронести свои юношеские идеалы через всю жизнь. Он стал автором незаконченного романа-эпопеи «Река без берегов», первые две части которой были изданы в 1949–1950 годах. Трилогия эта не реалистична в общепринятом смысле слова; ее вторая часть написана от имени вымышленного персонажа, от первого лица, и называется «Свидетельство (Niederschrift) Густава Аниаса Хорна, записанное после того, как ему исполнилось сорок девять лет». Слово Niederschrift, означающее, собственно, « Записанное (Густавом Аниасом Хорном)» может означать и судебный протокол, и нотные записи, и создание — путем ее описания на бумаге — некоей новой сущности. Случайно ли, что и в пьесе Томас Чаттертон употребляет то же многозначное слово в отношении своего вымышленного персонажа, средневекового монаха Томаса Роули? Употребляет это слово, одновременно подчеркивая значимость творений фантазии:

Записи (Niederschrift) монаха — моя работа, мое достояние.<���…> Написанное мною — мое достояние. Не существует другой собственности, что была бы столь же надежна.

Тут мы можем непосредственно перейти к вопросу о третьей правде, содержащейся в пьесе «Томас Чаттертон». Еще в период существования общины Угрино, в 1921 году, Янн опубликовал в качестве манифеста драматический диалог («Той книги первый и последний лист» [37] Русский перевод в: Ханс Хенни Янн. Угрино и Инграбания и другие ранние тексты. ), в котором сформулировал свою поэтическую программу:

Я раньше описывал себя, одного человека: как он живет и спит, видит сны, кушает и испражняется, и что думает и что чувствует, из-за чего жалуется и плачет и что восхваляет, и какие у него тайные волнения, в чем для него удовольствие и спасение… Но теперь я буду говорить только о тех, кто — в своем сознании — доводит сотворенный мир до совершенства.Не о том, что они едят, как спят, как ходят, стоят, жнут, сеют. Я теперь хочу показать их самих: их работу, их сущностное бытие, истекание их сверхчеловеческой потенции.