Константин Симонов - Так и будет

Оля.Папа.

Воронцов.Что?

Оля.Если бы ты был не ты, а я – не я и тебе было бы лет на двадцать меньше, я бы тебя непременно полюбила.

Воронцов (ворчливо). Слава богу, нашла наконец подходящего жениха. (Подходит к этажерке, достает фотографию.) Вот, пожалуйста, в двадцать четвертом году снимался. Возьми. Носи с собой в сумочке и смотри на проходящих мужчин, когда увидишь похожего, – знай, жених!

Оля.Опять ты! А я почти серьезно.

Воронцов.А я тоже – почти серьезно.

Звонок. Оляуходит в переднюю. Возвращается с Чижовым.

Чем могу служить?

Чижов.Товарищ Воронцов, я в больнице был, когда вас сюда поселили…

Воронцов.Так точно. После возвращения из эвакуации третий месяц в ваших палестинах живу, поскольку мои немец разбомбил.

Чижов.Эта квартира, я хотел вас предупредить, инженера Савельева была, Дмитрия Ивановича… Вам ничего не говорили?

Воронцов.Ничего. Сказали, что вещи тут стоят, когда нужны будут – заберут.

Чижов.Вот именно, вещи. Это Савельева вещи. Надо вам сказать, как на грех, аккурат перед войной он с женой и дочерью на курорт какой-то поехал возле границы. И предполагается, что погиб там с семейством, иначе бы известия были.

Оля.Это их фотографии в той комнате стоят?

Чижов.Их. Ну, раз вы даже ихние фото не тронули, мне вам незачем объяснять про сохранность. Конечно, об них и слуху нет, но я сам в ополчении был, знаю: пока без вести – это еще не помер!

Воронцов.В какой ополченской были?

Чижов.В нашей, Бауманской.

Воронцов.Стало быть, однокашники.

Чижов.А разве вы тоже?

Воронцов.Тоже! Не тоже, а я, милый, отделенным был, Оля, ну-ка налей по маленькой бывшим однополчанам.

Входит Надя.

Надя.А вот и блинчики.

Воронцов.Давай сюда. За ползающих и перебегающих, невзирая на возраст! (Пьет.)

Оля.Пропали мои блинчики…

Надя.Еще сжарим.

Оля.Какое там «сжарим», и так опаздываю. (Быстро целует отца.)

Воронцов.Вот женщины, Чижов. Мы с тобой, может быть, в соседних окопах лежали, а ей блинчиков жаль.

Оля.Лежали, стреляли, ползали. Воевал две недели, а уж разговоров…

Воронцов.А чем меньше человек воевал, тем он больше об этом разговаривает. Это уж такой закон природы.

Олявыходит.

Верно, Чижов?

Чижов (поднимаясь). Верно. Рад я, что в хорошие руки квартира эта…

Воронцов.Да уж хорошие не хорошие, а как бывший однокашник, должен ты мне первому все поблажки делать – там свет включать, воду пускать…

Чижов.Безусловно.

Воронцов.Ты куда спешишь-то?

Чижов (разводя руками). Ремонт.

Воронцов.А мне бы тут тоже неплохо – ремонт по знакомству, а? Как это поют-то: «Вспомню я пехоту, и родную роту…»

Чижов (неожиданно подтягивает уже в дверях). «И тебя за то, что ты дал мне закурить».

Воронцов.Вот, вот.

Чижоввыходит.

Вот именно. (Не очень уверенно повторяет.) «Вспомню я пехоту, и родную роту, и тебя за то, что ты дал мне закурить».

Надя.Федор Александрович, а я и не знала, что вы в ополчении были.

Воронцов (недовольный тем, что она слышала, как он пел). Был. Объявили ополчение – и пошел. Три недели был. На четвертую вызвали к командиру батальона. «Воронцов?» – «Воронцов». – «Тот самый?» – «Тот самый».

Надя. Ну?

Воронцов.Что «ну»? Ну, и изъяли. Отправили в эвакуацию чуть не под конвоем. Вот, курносая, какие дела… Надоело в небо палить, а? Замуж хочешь?

Надя.По правде, Федор Александрович?

Воронцов.А соврешь – не поверю.

Надя вдруг, присев, закрыв лицо передником, всхлипывает.

Ну, чего?

Надя (вытирая глаза). Ничего. Так бы… Так бы…

Воронцов.Что «так бы»?

Надя.Так бы его любила. Так бы ему хорошо было. Так бы…

Воронцов.Бедные вы, бабы, военные и не военные. Но плачь, Надежда, не плачь. Имя у тебя такое – плакать тебе нельзя.

Звонок. Надявыходит и возвращается с тетей Сашей.Это шестидесятилетняя женщина, одетая по-деревенски.

Знакомься, Надежда, – сестра моя. Садись, Саша. (Подмигнув Наде.) Может, водочки тебе налить?