Петр Алешкин - В джунглях Москвы. Роман

Егоркин вышел на улицу. Постоял возле клуба. Неподалеку на волейбольной площадке еле различимы были в темноте два столба для сетки. Летом по вечерам здесь собирались ребята. Егоркин любил волейбол и умел играть. Высокий рост помогал ему быть одним из лучших игроков в деревне и в школе. Тихо было в деревне, даже собаки не лаяли. Прохладно, зябко. Ванек поежился и вернулся в клуб. Там Петрович тормошил ребят, собираясь закрывать. Хмельные парни артачились, шумели, что еще рано, посидеть не дает. Но завклубом упорствовал, настойчиво выпроваживал их. Наконец ребята вышли из клуба. Петрович, чертыхаясь, долго ковырялся в темноте с замком. Закрыв, ушел, растворился во тьме. Шаги его по грязи и раздраженное бормотанье долго еще доносились из мрака.

Ребята стояли возле клуба и соображали, куда теперь податься. Домой идти никому не хотелось. Кто-то предложил наловить воробьев и пустить их в избу к бригадиру. Предложение понравилось, и они, пересмеиваясь, двинулись к ближайшей избе с соломенной крышей.

– Тихо! Тихо! – успокаивали ребята друг друга, подходя к избе.

– Тут стены, смотрите, какие высокие, не достанем!

– Достанем. Петька на Ванька влезет. Они оба длинные.

– Нет, с Петькой я не хочу. Пусть кто-нибудь другой… Полегче, – шепотом возразил Егоркин.

Внутри его неизвестно отчего возникло и росло какое-то смутное раздражение против Чеботарева, неприязнь к нему.

– Ладно, я полезу, – согласился один из парней.

Чеботарев стал светить фонариком в воробьиные гнезда, которыми была утыкана вся крыша.

– Есть! – шепотом воскликнул кто-то.

– Это пух. Разуй глаза! – прошептал Чеботарев. – А вот и субчик!

В гнезде притаился взъерошенный воробей. Он втянул голову и испуганно хлопал глазенками, не понимая спросонья, откуда появилось столько света. Но улетать не улетал, ждал, что будет дальше.

– Тихо, а то улетит. Ванек, садись! – командовал шепотом Петька.

Егоркин присел у стены на корточки. Ему на спину, сняв сапоги, взобрался парень. Ванек начал осторожно подниматься, придерживаясь руками за стену. Парень, подняв голову, приноровился и быстро схватил воробья. Тот жалобно заверещал. Пыль и мусор из крыши посыпались на голову и за шиворот Ванька. И как только парень схватил воробья, из соседнего гнезда выпорхнул другой и упруго зашумел крыльями в темноте.

– Упустил… – чертыхнулся Петька.

– Нет, это другой, – ответил парень, слезая с плеч Егоркина. – Кусается, собака!

– Давай сюда!

Петька сунул воробья в карман и осветил фонариком соседнее гнездо. Пусто.

– Вот он! Смотри!

– Вижу. – И этот воробей оказался в кармане у Чеботарева.

– Хватит, – сказал Егоркин, стряхивая с себя мусор, когда поймали третьего воробья. – У меня за шиворотом ведро мусора…

К избе бригадира подходили не дыша. Она смутно серела в темноте.

– Стойте здесь! – шепнул Чеботарев и осторожно вошел в палисадник, подкрался к окну.

Форточка была приоткрыта. Петька, стоя в простенке, сунул воробья в щель, за ним остальных. Сделав дело, он толкнул форточку. Она с громким стуком распахнулась.

– Мяу-у-у!!! – заорал Чеботарев в форточку и неторопливо пошел к калитке.

Кто-то из ребят не выдержал и бросился удирать, но, чувствуя, что его порыв не нашел поддержки, робея, вернулся к забору.

В избе бригадира вспыхнул свет. За занавешенными окнами заметались тени, и послышалась ругань. Слышно было, как глухо громыхнула дверь, и резко звякнул железный засов. Вот тут уж все ребята дали деру! Одна за другой всполошились собаки. Позади ребят слышался крик Сундука.

– Догонит – убьет! – прохрипел Чеботарев и прибавил ходу.

Ванек не отставал от него. Ребята рассеялись по сторонам. Егоркин слышал за своей спиной топот бригадировых сапог.

– Давай за катух! – схватил его за рукав Петька.

Они свернули за избу и притаились в омете за уборной. Недалеко от них, двора через два, рвалась на цепи собака. Ванек задыхался, но старался сдерживать дыхание. На него вдруг, как всегда после длительного бега, напала икота, и он уткнулся лицом в солому. Плечи его время от времени вздрагивали.

По улице с криком «Запорю, сволочи!» пронесся Сундук. Напротив избы, за которой в омете прятались ребята, он влетел в лужу и выругался. Чеботарев хихикнул. Ванек придавил его к соломе, и сам весь сжался, стараясь не икнуть громко. Неподалеку от них, отряхиваясь, ругался бригадир. Он постоял, постоял, прислушиваясь, и, не услышав ничего подозрительного, направился домой, бормоча себе под нос: