М е ф о д ь е в. Что?
Т е н ь г а е в. Вот это… Это представление?
М е ф о д ь е в. По-моему, «чудо-корова».
Т е н ь г а е в. А по-моему… По-моему, это…. это… (Хотел сказать что-то чересчур резкое, но сдержался.) Я удивляюсь вам, товарищи колхозники, над чем вы смеетесь?
М а т р е н а. Да ведь смешно вроде.
Т е н ь г а е в. Что — смешно? Да разве это здоровая критика наших недостатков? Вы гордость нашего района и позволяете так смеяться над собой. Разве так надо критиковать? Да если миссис Стейнфорд покажет там кадры, которые она только что сняла… Американцам — вот кому будет смешно. Нам же, Кузьма Илларионович, должно быть стыдно.
В а р в а р а. За что Мефодьеву-то должно быть стыдно? Правду клоуны показывают. Знаете, почему у нас кормов не хватило? Потому что из района ваш приказ пришел — половину сена продать соседнему совхозу по себестоимости.
М а т р е н а. Глядь, к весне-то опять без кормов и остались.
Т е н ь г а е в. Что, что? Не понял!
Е г о р. А не отдали, глядишь бы, и выкрутились.
Ф а и н а. Разрешите мне сказать!..
Т е н ь г а е в (удивлен) . О чем?
Ф а и н а. Об этом… Обо всем…
Е г о р. Пусть скажет.
Т е н ь г а е в. Вот как они — товарищи колхозники.
Г о л о с а. Чего там! Нехай!
— Говори, Фаина Григорьевна!
— Поделись опытом!
— Скажи свои мысли!
Ф а и н а. Да, я сняла этих клоунов. Дома сынишкам хотела показать. Только им, никому больше. А если нельзя, то я эту пленку уничтожу, выброшу… Да не об этом, земляки дорогие, мой разговор будет… Двадцать пять лет не была я здесь. Хоть и ферма у мужа, не бедно вроде живем, да только вы мне не завидуйте, вся наша жизнь — в кредит: и земля, и ферма, и машины — всё… Дай бог до смерти расплатиться. Работаем от зари до зари, иначе погибнем, по миру пойдем всей семьей, там уж никто тебе не поможет, никто в беде руки не протянет — затопчут. Да, о чем, бишь, я? Ах да, вот вы говорите — скотину без корма оставили. А я вот что скажу, люди добрые. Сами вы в этом виноваты, сами, никто больше. Насмотрелась я за сегодняшнее утро. Какое утро было! Сухое, солнечное, с рассвета можно было сеять, а вы душой-то все еще в своих огородах. В поле-то многих из вас повезли, когда уж тучи набежали, пять часов золотого времени потеряли. И это для себя-то, на своей родной земле! А ведь со стороны поглядеть, и выходит… (Смолкла.)
Х а з о в. Да не мнитесь вы, Фаина Григорьевна, нам правда никогда не мешала. Лодыри мы иной раз бываем для своего колхоза, так и говорите.
Ф а и н а. Может, это кому и обидным покажется, да только сказала, что думала. Эх, земляки мои дорогие, мало любите вы свою землю, да и самих себя не уважаете.
В а р в а р а (вскакивает) . Это мы-то свою землю не любим? Что же это такое деется, люди добрые? Выходит на середку какая-то цаца, приехала откуда невесть, и теперь нам, вишь ты, приговор свой определяет. (Фаине.) Ты кого судишь? Какое право имеешь? Ты где опосля войны прохлаждалась, когда наши со всех сторон в Сухой Лог съезжались? Верно, тебя в Германию девчонкой угнали, так зачем же ты в Америке оказалась? Мужа себе нашла заграничного? А мы тут без мужей не капитал наживали, мы пепел просеивали, который нам фрицы оставили, да в первую весну лепешки из него пекли, если хочешь ты знать… Пусть мне мужа вернут…
Вскрикнула женщина — заплакала.
Пусть его воскресят… Нам много не надо, нам бы детей растить да, глядя на них, радоваться.
Ф а и н а. Варя… Варюша, прости… Не хотела я никого обидеть…
Т е н ь г а е в. Смешно, Кузьма Илларионович, начали, а людей, видишь, до слез довели.
В а р в а р а. Феня, Феня, не надо… Я зла на тебя не имею, не таю. Мне и тебя и детишек твоих жалко.
Ф а и н а. Ох, плохо мне, Варенька, на чужбине, так плохо!..
В а р в а р а. Приезжай к нам, а такие урожаи, как в той Америке, и мы скоро снимать будем, правильно Кузьма Илларионович нам об этом говорит. Все к тому идет.
М и х а и л. С кем это ты, Варвара Пантелеевна, собираешься большие урожаи снимать? Уж не с патриотами ли?
В а р в а р а. А хоть бы и с ними.
М и х а и л. А вот этому мы именно сейчас протест и дадим. Товарищ Мефодьев, дозвольте?
М е ф о д ь е в. Давай.
М и х а и л. Только честно предупреждаю — несладкое для вас будет мое слово.
М е ф о д ь е в. Давай!
М и х а и л. Хорошие куплеты тут патриоты про меня и про моих братьев пели. (Хлопает в ладоши.) Браво! Бис! Теперь дозвольте и мне мое соло исполнить. Письмо нашего многоуважаемого Бориса Евсеевича Слинкова своей подруге Жанне Дорошенко. Товарищ Слинков, куда вы? Погодите! Самый интересный номер начинается. Гвоздь нашей программы.
Читать дальше