Дэвид Лазба - Текел. Ты взвешен и найден лёгким

– Мы будем очень за тобой скучать, Адам! Ты хороший мальчик! – Она всхлипнула. – Приезжай к нам! Обязательно! Вы с Софьей будете на связи, она сообщит, где мы и как мы. Приезжай летом! Вы очень хорошая пара.

– Хорошо. Я приеду. Спасибо за все.

Она отошла и ко мне подошла Софья. Ее пустые глаза и опущенные уголки рта – убивали меня. Мне было трудно глотать. В горле стоял ком, размером с булыжник.

– Адам. – Сказала она. – Это ничего не значит. Мы будем общаться. Мы будем вместе. Ты же знаешь.

– Конечно. – Я глянул на ее отца, и понял, что наш последний поцелуй состоялся вчера. – Все будет хорошо. Мы же на связи.

– Да… Мы не потеряемся.

– Обещаешь? – Еле улыбнувшись, спросил я.

– Обещаю! – Бойко ответила она.

Я прижал ее голову к груди и поцеловал в пробор. Она обняла меня так сильно, что чуть не сломала мне все ребра.

– Не люблю прощаться… – Сказала она. – Ненавижу.

– Наверное, это самая распространенная фраза, которую люди говорят в аэропортах.

Она отпустила меня и улыбнулась.

Мимо нас пробегали сумасшедшие люди разных национальностей. У всех разный пол, лица, волосы, одежда, намерения, судьба, проблемы, любовь, ненависть, и, наконец, разные рейсы. Все это перемещалось перед нами с невиданной скоростью. А я просто стоял и смотрел на нее, а она на меня. По ее гладкой щеке пробежала слеза. Свою влагу я оставил при себе. Ее родители, молча, стояли сзади и смотрели на все это. Неуютно. Отец потихоньку утомлялся, ему не терпелось поскорее усесться в самолет и заснуть. На самом деле, им обоим было плевать. Как отцу, так и матери. Они думали, что мы с ней больше не встретимся, мол, детская забава, первая любовь и так далее. Мои родители частенько говорят: «Тебе пока рано». Глупые стереотипы полированных людей, со старой закалкой. Что за людская традиция такая – откладывать все на потом? И я говорю не про разные там дела, типа: постирать, сделать уроки, работу или что-то в этом роде. Я про человека и его чувства, его жизнь. Мы, вроде, рождены для того чтобы жить, наслаждаться, а получается так, что большую часть существования мы просто стоим на старте, дожидаясь, этого дрянного гонга. И тогда мы начинаем мчаться, сломя голову, не пойми куда. Да вот только этот момент длится не так уж и долго. Мы слишком долго стояли на старте, планируя свой побег. Уже каждый поворот прокрутили в мыслях по тысячу раз. Каждое движение обдумали. Но наши кости покрылись мозолями. Мы больше не способны бежать. И тогда приходится останавливаться или вовсе падать. Вот так и происходит. Родители гробят нам жизнь – мы возмущаемся, вырастаем и гробим жизнь своим детям. Но может в этом и состоит весь секрет. Может быть, поэтому Господь пока не стирает нас с лица Земли. Некий баланс. Но уж очень глупый, скучный и жестокий баланс.

– Адам. – Сказала Софья, вытирая слезу. – Вот, возьми.

Она протянула мне листок.

– Что это?

– Тут адрес Церкви.

Я взял его и медленно поднял на нее глаза.

– Хорошо, я приду.

– Там ты почувствуешь связь со мной.

– Я приду.

– Обещаешь? Если ты не хочешь – не заставляй себя, не делай это ради меня. Делай ради себя. Ты ведь веришь в Бога, а без Церкви нет спасения.

– Обещаю. Приду…

– Соня. – Окликнул ее отец. – Началась регистрация.

Она обернулась и крикнула отцу:

– Сейчас, сейчас!

– Напиши, как приземлитесь. – Говорю.

– Обязательно. Слушай, на следующее лето, я жду тебя!

– Я постараюсь.

– Постарайся.

Она взяла меня за руку.

– Я люблю тебя… – Сказал я и почувствовал, как жар подступил к щекам.

– И я тебя.

– До встречи, а?

– Да, – Я медленно кивал, – до встречи.

Она отпустила мою руку и потихоньку начала отдаляться. Затем развернулась и побежала к родителям. Я пошарил по карманам, нашел маленький леденец, развернул его и положил в рот. А она удалялась все дальше и дальше, как корабль в море. Вскоре они встали в очередь на регистрацию. Софья повернулась, посмотрела на меня и помахала рукой. Я помахал ей в ответ. Мы неотрывно смотрели друг на друга, в течение пяти минут. У меня колотилось сердце, потели руки, и чесался нос. Месяц назад, когда она сказала мне об этом, я очень расстроился, но теперь, когда этот момент настал, мне было более чем паршиво. «Ничего» – думал я. – «Приеду к ней летом». Но во мне бурлил страх. Больше всего на свете я забоялся, что разлюблю ее или она меня. Побоялся, что мы и впрямь потеряемся в этом ужасном мире.

Она махнула мне последний раз и исчезла из поля зрения. Софья уже на 10% была в Германии. А я на 100% в отчаянии.