Татьяна Шуран - Пульс

– В Париже?.. Вы, должно быть, много путешествуете! Как это, наверное, интересно!

– Да… Хотя… Я иногда чувствую себя ненастоящим. Наблюдателем… Зрителем, не способным слиться с жизнью других людей. Наверное, я привык смотреть на мир сквозь объектив.

– Похоже, сегодняшний вечер – не исключение? – улыбнулась я.

– Как видите, – рассмеялся он. – Собираю материал для одного журнала. Иногда камера позволяет увидеть как бы скрытую реальность, то, что проявляется лишь на мгновение, если смотришь под определённым углом… Понять то, мимо чего мы проходим, не замечая. Вот, например: у нас над головой неоновые гирлянды, и они сейчас кажутся очень яркими. А на фото будет чёрное небо. Хотите попробовать?..

Я осторожно взяла тяжёлый аппарат и прицелилась в чёрный квадрат над улицей. Брызнула вспышка.

– Но ведь это, наверное, ещё не скоро будет проявлено? – смеясь, спросила я и отдала оборудование.

– Хотите посмотреть, что получится? – улыбнулся он.

– Мне кажется, у вас должно быть много интересных работ, – призналась я.

– И теперь среди них есть ваша, – шутливо заключил он.

– Ну, идея-то не моя…

Тут я оглянулась и наконец заметила, что мы остановились неподалёку от моего дома. Я едва успела раскрыть рот, чтобы попрощаться с Владом, как из окна через улицу донёсся вопль моей младшей сестры:

– Томка! Ты где пропадаешь? Давай сюда быстро, тётя Марина тебя ждёт!

Только тут я вспомнила, что обещала соседке посидеть с её ребёнком, пока она сходит в кино.

– О, боже… – я бросила на Влада виноватый взгляд, – мне надо бежать… Спасибо, что проводили…

– До свидания, Тамара.

Он с той же неуловимо-ласковой улыбкой отступил на шаг, и я поспешила домой.

Странно, я совершенно не заметила, как пролетело время, а теперь словно очнулась от волшебного сна. Хотя мы с этим человеком были, в сущности, не знакомы, мне показалось, что наша ни к чему не обязывающая прогулка прошла в такой гармонии и взаимопонимании, словно между нами было сказано больше, чем в таких случаях полагается… И только дома я сообразила, что, наверное, мы расстались навсегда. Он не спросил моего телефона, а я о нём ничего не знаю… «Разве только, – подумала я, – увижу свой силуэт в каком-нибудь журнале».

* * *

Однако буквально через день я, торопясь домой, заметила возле института серебристую иномарку, сиявшую, как мираж; я хотела пройти мимо к автобусной остановке, как вдруг дверца распахнулась, и из машины вышел мой недавний спутник – не знаю почему, но я продолжала думать о нём, как о прекрасном незнакомце. Наверное, оттого, что я совсем не ожидала его увидеть (и одета была, к сожалению, соответственно…), он показался мне каким-то призрачным и ещё более далёким, чем вчера. Его кожа словно светилась в вечерних сумерках.

– Тамара? Привет… – он казался немного смущённым. – Подвезти?

– Привет… Что ты здесь делаешь? – изумилась я. – Ты что… меня ждал?..

Влад рассмеялся.

– Совпадение… Проезжал мимо и вспомнил о тебе. И как-то… подумал: а вдруг встретимся? – Влад с очаровательной непринуждённостью пожал плечами. Ноги сами понесли меня к машине.

– Спасибо, конечно, но… как ты узнал, где я учусь?

– А… – он как будто смешался, – разве ты сама мне не говорила?

– Да?.. Забыла… Ну хорошо, если я не отвлекаю тебя от дел…

Через пять минут я была уже возле дома, хотя мне хотелось, чтобы дорога длилась вечно. На следующий день Влад позвонил мне, и с тех пор у меня впервые появился постоянный поклонник – хотя справедливее было бы сказать, что это я была его поклонницей.

* * *

За две-три недели, что мы встречались, я смогла гораздо лучше узнать Влада. И каждая новая подробность приводила меня в отчаяние: я всё больше понимала, какая пропасть лежит между нами. Ещё в первые дни, когда он подвозил меня, сокурсницы обратили внимание на дорогую машину; я плохо разбиралась в таких вещах, к тому же была слишком мало знакома с Владом, но подруги оказались правы. Выяснилось, что он из богатой семьи промышленников, а фотография для него – только хобби; он приехал в Москву по каким-то своим делам, а в основном жил во Франции.

И всё же разница в общественном положении была не так заметна, как то, насколько я уступала Владу в образованности, в аристократизме манер, в утончённости ума и вкуса. Он превосходно разбирался в искусстве, знал девять иностранных языков – в том числе латинский и древнегреческий, увлекался гонками и верховой ездой – за границей у него был конный завод. Мы часто бывали в театре, и с его объяснениями любая пьеса казалась интереснее; он мог сравнивать спектакль с другими, в том числе зарубежными постановками, иногда цитируя длинные отрывки текста наизусть и к тому же в разных вариантах перевода. Пришлось мне расширить и мои познания в живописи: Влад приглашал меня в картинные галереи и на выставки – однажды даже на выставку его собственных работ. По-видимому, Влад питал слабость к ночным пейзажам, к тому же большинство его фотографий были чёрно-белые; но, несмотря на такое скупое цветовое решение, ему, на мой взгляд, удавалось передать главное: влажный весенний ветер, предрассветные сумерки, манящий простор высокого неба… В его работах ощущалось летящее мгновение жизни, мимолетной, призрачной. Я сказала, что его фотографии кажутся мне очень романтичными и немного печальными. Но подумала при этом, что рядом с таким мужчиной было бы самое место принцессе крови, а не студентке первого курса техноложки…