Вадим Сатурин - Гимназистка Лиза. …когда любовь коварней морфина

Новая ученица. Лиза. Кого она мне напоминает? Что-то неуловимое в ее грустном миловидном лице… от ее первых робких жестов учащается биение моего сердца? Ни одна гимназистка, ни одна скверная женщина за последние пять лет не вызывали такое чувство непонятной необъяснимой тревоги.

Ах, стоит отметить, что, быть может, сама судьба посылает мне тайные знаки. Неспроста из всех комнат до конца не была укомплектована только одна – комната под номером 69, словно что-то неподвластное моему рассудку нашептывает мне: «Присмотрись… присмотрись… внимательно и тщательно… не торопясь, но и не упуская возможность сделать то, что ты задумал давным-давно».

Боль. Морфий. Сон».

Он вывел последнее слово, чиркнул спичкой, подкурил еще одну сигарету и поджег полученный днем денежный чек, пристально смотря на то, как в синем пламени яро сгорают круглые, как луна, нули… бесполезные холодные нули… цифры.

Эдгар не знал, что этажом ниже, в комнате Хельги фон Шварц горят синим пламенем банкноты – ненужные ей деньги, подаренные Оливией.

Горько признать, но скромная и малообщительная Лиза не понравилась своим сокурсницам и уж тем более старшекурсницам уже с первого месяца проживания в гимназии. Вызвано это было сразу несколькими причинами. Во-первых, София, истекая завистью и злобой, в тот же миг растрезвонила всем и вся о переданном Фрау фон Шварц чеке, придав этому факту самый наихудший окрас. Она напрочь забыла причину, по которой Оливия дала кругленькую сумму, но во всех красках и подробностях рассказала о взятке Коменданту. Во-вторых, быть может, по злому стечению обстоятельств, Профессор Беррингтон не смог подыскать золотые часы, цепочку и кулон с выгравированным гербом гимназии. Вместо этого в своем личном сейфе он нашел все те же предметы, за исключением одной маленькой детали – они были сделаны из серебра. Элизабет, будучи левшой от рождения, надела часики на правую руку, а посчитав дурным тоном носить кулон поверх одежды, спрятала его под платье. Как бы смешно это ни звучало, но своим внешним видом она стала отличаться от окружающих ее девушек, которые ежеминутно бросали косые взгляды в ее сторону, шептались и обсуждали.

Третьей причиной презрения стали стихи. Бесконечным пустым разговорам и сплетням Лиза предпочитала литературу, а надоедливым и безвкусным местным газетам – свой собственный дневник, который она вела с первого дня своей сознательной жизни, рассказывая в нем о своих переживаниях, страхах и жизненных смятениях. Крайне редко она писала стихи сама, но когда что-то таинственное начинало «зудеть» в груди, девушка брала ручку, на одной стороне листа быстро записывала свои мысли, соблюдая все правила написания стихотворений, вносила правки, переворачивала лист и уже красивым почерком переписывала стих, выводя каждую букву. Признаться, порой оставалось много пробелов и несрифмованных строк.

Пожалуй, никто из окружения гимназии не симпатизировал Элизабет, кроме самого Профессора Эдгара Беррингтона, который находил в юной девушке образ женщины, способной сводить с ума любого мужчину и ставить на колени перед собой даже самых наглых и хитроумных стерв, коих повидал наш белый свет. Почему это было так? Об этом знает только сам Профессор, который не раз признавался себе в том, что Лиза не просто внешне похожа на его умершую в 25 лет жену, но и несет в себе часть ее характера. «Осколки души! В ней осколки ее души! – твердил он себе постоянно. – Быть может, душа моей Джулии, отделившись от тела, зависла где-то на подступах к небесам, стала истинно эфемерной, застыв в бренном полете над землей, а спустя годы ворвалась в девичью душу Лизы?» – спрашивал он себя, будучи запертым на ключ в своей комнате, и выпивая не больше ста грамм виски. Каждый день Эдгар не находил ответа на свой вопрос, молча готовил раствор для «морфиновых процедур» перед сном и смотрел на то, как все вокруг, и даже вечер рьяно окунается в ночь, расширенными зрачками своих безумных карих глаз.

Немаловажно отметить еще одну причину. Хельга фон Шварц с первых дней работы в гимназии всем сердцем была влюблена в Беррингтона, видя в нем свой идеал мужчины, ум, серьезность, интеллигентность и даже некоторую, скрытую от посторонних глаз, брутальность. Ей нравились и его снобизм, и перфекционизм, и уж тем более чрезмерная любовь к психоанализу, порой доходящая до паранойи. Увы, Фрау любила Эдгара безответно, но, вечно погруженный в свои заботы, он не видел в ней женщину, замечая только коллегу, ответственного работника и советника по индивидуальным программам для гимназисток.