Никита Шамин - Колыбель

Мы здесь всего лишь временные постояльцы, чудом выбившие себе место для работы и развертывания стартовой площадки. Строительство космического корабля – процесс дорогостоящий, и, даже несмотря на то, что Консилиум финансировал само строительство, на содержании рабочих и инженеров они экономили. Все это уже шло из нашего с отцом кармана, а также сторонних инвесторов. Кое-как справлялись: все время мерзли, согревались, кто чем мог, и даже спали в верхней одежде, но работали не покладая рук и верили в то, что делаем.

После завтрака я отправлялась на поезд до сборочного цеха с первой группой рабочих. Прямо со станции у жилого блока капсула на двенадцать пассажиров везла нас по магнитным рельсам через неприветливую горную пустыню, где жизнь теплилась на последнем издыхании.

Изначально здесь была богатая флора и много полноводных рек. Но годы активной добычи гелиевой руды изменили все и оставили в лучшем случае скудные степи. Бо́льшая часть Верцера находилась на хрупком участке тектонической плиты. При добыче часто происходили расколы прямо по руслам рек, и те стекали под землю. Ядовитый газ, скопившийся вследствие древних извержений в огромных сетях подземных пещер, медленно отравлял почву и растения, просачиваясь через расколы. Геологи говорили, что, если бы здесь не производилась добыча руды, природа нашла бы способ удалить накопленные яды, а плита стала бы куда более прочной, вследствие чего добыча ископаемых уже не нанесла бы подобного вреда и не превратила бы Верцер в пустыню окончательно.

Но люди не хотели ждать.

Терпение – редкое качество среди нашего вида.

Сезон добычи закончился, и смена горняков, проработавших здесь восемь месяцев, уже отправилась по домам. Сезон заканчивается до наступления морозов, когда земля промерзает на километры вглубь и корка льда становится прочной, как металл. Добывать что-либо в таких условиях очень затратно и сложно. Дальше начнется сезон обработки. Вся добытая руда будет очищена и преобразована во все имеющиеся у нас виды топлива, химических веществ и материалов для высокоточного оборудования, в состав которых она входит.

У нас оставался всего месяц для того, чтобы закончить все работы, произвести запуск и, если все пройдет гладко, собрать вещички, чтобы слинять отсюда до наступления убийственных холодов, которые в таких условиях никто из нас не переживет.

Ключевое слово во всем этом – «если». Из многих попыток запустить корабль в космос, сделанных годами ранее, ни одна не увенчалась успехом. Но мы учли все ошибки наших предшественников и это вселяло в нас уверенность.

Быть может, мы думали, что умнее всех, и то, что произошло с другими, никогда не случится с нами. Я не припомню таких мыслей лично у себя в голове, а за остальных ручаться не стану, но все были на удивление уверены в своих силах, особенно убедившись в том, что уже собранный на тот момент двигатель работает идеально. Мы провели испытания. Двигатель подвесили над спусковой шахтой и запустили. Проработав три минуты, он не загорелся, не взорвался, не окаменел, не расплавился и не замерз, как было у других. Все работало отлично. Мы были довольны. В особенности я, ведь это мой проект.

Но, как бы странно это ни было, я не руководила сборкой и очень часто даже не присутствовала на ней. Все это находилось в руках отца и его ассистентов. На мне лежала другая работа, ничуть ни легче. Она заключалась в том, чтобы отправить эту штуковину в космос и управлять ей вручную изнутри. Я должна была стать первым человеком в космосе, и из меня каждый день старались сделать нечто сверхъестественное, готовя ко всему возможному во враждебной человеку среде.

Чтобы я, как минимум, сумела выжить.

Каждая тренировка была пыткой. Меня доводили до истощения, и казалось, что следующее движение, следующее напряжение даже самого маленького мускула убьет меня. От смерти в спортзале меня спасали только стимуляторы.

Я не в состоянии лететь в космос, это же очевидно. Во что я, черт возьми, ввязалась?

Но Кобэн ясно дал понять, что мы должны добиться поставленной цели вопреки всему, что стоит у нас на пути. Особенно вопреки моему паршивому здоровью и желанию сдаться.

После физических тренировок начинались тренировки непосредственно для работы в космосе. По нескольку раз на дню меня вращали на центрифуге, чтобы мое тело приспособилось к максимально возможным перегрузкам при взлете. При тренировках вестибулярного аппарата меня поначалу рвало так часто, что я почти привыкла. Это стало неотъемлемой частью дня. Вскоре стало немного легче, а потом начало казаться, что этот рефлекс вовсе атрофировался. Пару раз я специально проверяла, засовывая пальцы в глотку – не сработало.