Александр Быкадоров - Закат Луны

Характерной чертой Азура так же являлось полное отсутствие среди разумных представителей планет хотя бы одной расы, кардинально непохожей на людей. Всё население, на сто процентов, составляли особи, похожие на землян. Они могли быть «обычными» – как земляне, или серокожие с серебряным блеском, сиреневые, отдающие рыжиной в лучах солнца, высокие, низкие, но в сущности – внешне такие же homo sapiens, как и земляне: две руки с ладонями, две ноги со ступнями, голова со ртом и глазами. Средний рост особей колебался в пределах среднего роста Землян. Хотя азурцы и не являлись людьми в полном биологическим соответствии, земляне называли их так же, как и себя: людьми. Поистине, Азур смог осуществить невыполнимую задачу, некогда поставленную футуристами: общество дружбы народов, без единого признака ксенофобии.

Но, как военнослужащий, Макмаунтен не мог не подчиниться. Приказ есть приказ – и его нужно выполнять.

Макс Погорельский, командир-наводчик стрелковой башни «Гонца», как и Макмаунтен, принадлежал к когорте тех людей, кто считал войну гибельной – настолько, что угроза жизни, угроза самого существования стояла перед всей планетой Земля. Это следовало непосредственно из ультиматума, выставленного Азуром:

«При продолжительном сопротивлении мы берём на себя право уничтожить планету как рассадник неизлечимой агрессии – угрозы выживаемости всех разумных рас».

Конечно, войны не хотелось – кто же её хочет! – но раз долг зовёт, и зовёт неистово, то сражаться придётся. После получения инструкции от командира экипажа, он вернулся на свой боевой пост и издал короткий приказ:

– Всем спать два часа. Через два с половиной часа выходим на боевой рейд, поэтому пока приказываю отдохнуть.

Погорельский откинул спинку боевого кресла и закрыл глаза. В голове всплыли сцены из мирной земной жизни. На Земле, в северном полушарии, где он жил до войны, сейчас была осень – перед глазами встали картины осеннего парка, он вспомнил запах преющих листьев.

– Мы будем драться, командир? – обратился к нему стрелок второго башенного орудия.

Голос рядового выдернул Погорельского из сладостных воспоминаний о былой жизни. Он уже почти засыпал, а неугомонный голос солдата продолжал выдергивать его из грёз:

– Неужели всё так серьёзно? Я думал, в Азуре не решат с нами воевать.

«В Азуре…», «не решат…» – Погорельский подумал, что рядовой, наверное, оговорился. Но нет, взгляд командира уловил у солдата то выражение лица, которое говорило о прочной уверенности в победе земного оружия.

В его голосе прослеживалась какая-то напускная смелость, дескать «Пусть только попробуют тронуть нас – мы им покажем!» Однако на самом деле всё было гораздо серьёзнее, чем просто локальное выяснение отношений. Офицерам, в том числе и Погорельскому, показывали фильмы, присланные Азуром вместе с ультиматумом. Казалось, что противнику хватит всего нескольких десятков кораблей, чтобы победить весь земной флот. Но пропаганда делала своё дело – и вот уже стрелок, являвшийся лишь кусочком шашлыка на мангале смертной войны, свято верил в то, что сможет повернуть шампур против шашлычника.

А может, под фразой «не решат» он лишь имел в виду посыл к безмерному гуманизму Азура?

– Спи, Джо́нах, или подремли хотя бы чуток. Я не знаю, будет дело, или нет, но два часа на сон у нас точно есть. Вон – бери пример с Жана, он уже спит.

Первый стрелок, откинув спинку своего кресла, закрыл глаза и, не обращая внимания ни на командира, ни на второго стрелка, сладко дремал.

– И мне не мешай, пожалуйста. Знаешь такую поговорку: солдат спит, служба идёт, – сказав это, он бухнулся в кресло и погрузился в мир творимых мозгом иллюзий.

Ему снился сон, который он видел каждую ночь, и видел наяву, когда оставался один. Он сидел с женой на скамейке в осеннем парке, а деревья, тихо обнажаясь, бросали листву на землю. Закатное солнце, уже скрылось за домами, но продолжало высвечивать в воздухе лёгкий розовый осенний муар быстро наступающего вечера. А завтра, с утра начинался срок его очередной командировки. Он отчетливо помнил рыжину её волос, её лицо, её фигуру, но из фраз, сказанных в тот день, он помнил лишь две:

– Если у меня будет сын, назови его Ян.

– Господи, Макс, ты говоришь так, как будто улетаешь навсегда!

Этот сон не давал ему покоя. Неделя боевых рейдов, и всю неделю ему снился сон, и он не хотел от него избавляться. Ему почему-то именно теперь, в этот рейд, хотелось видеть лицо жены, помнить запах её волос, ощущать прикосновение её рук, пусть даже и во сне. Он помнил ещё, что ему нисколько не хотелось улетать. Ему хотелось остаться ещё немного на Земле, побыть с любимым человеком…