Елена Фиштик - SARA. Во время войны законы молчат

– Прошу, пожалуйста!

– Да, да, но что я могу сделать? Как ты себе это представляешь? А что если поймают – убьют ведь! А так, может еще все обойдется. Терпи.

– Степан! Что будет с нами?

– Сегодня ночью всех евреев отправляют в Германию в Гетто. А там, я слышал, и кормят лучше и работа не тяжелая.

– Что же будет с Сарой?

А в это время, девочки утешали Сару:

– Скоро прийдет Артур, он что-нибудь придумает. Не плачь, Сара. Вот увидишь, тетя Эмма вернется.

– У меня такое чувство, что мама уже никогда не вернется, – простонала, Сара.

Девочки замолчали, ведь они хорошо понимали, что это так и есть.

Если кого забирали, то уже никто не возвращался.

Вечером, пришел Артур, как обычно, принес еды и узнал ужасную новость о маме Сары.

Шел день за днем, Артур и его родители пытались узнать хоть что-нибудь об Эмме, но тщетно.

Эта неизвестность просто убивала Сару.

Участились облавы.

Сара теперь и вовсе не появлялась на улице, а жизнь в сыром подвале, сильно подорвала ее здоровье.

И вот пришел день страшного известия для Сары.

По всему городу прошел слух о том, что всех, недавно отправленных в гетто евреев, куда попала мама Сары, удушили газом.

Согнали в один большой барак и удушили.

Это известие пришло через полицаев.

Услышав это, Сара потеряла сознание.

Артур, стал трясти ее и приводить в чувство. На мгновение она открыла глаза, а потом снова провалилась в забытие.

Артур схватил ее на руки и выскочил на свежий воздух.

Моросивший дождь и свежий воздух, быстро привел Сару в чувство.

Артур держал ее на руках, как маленькую девочку, прижимая к своей груди и баюкая.

– Милая, Сарочка, мне очень жаль, очень, очень жаль. Я не знаю что сказать. Наверное нет таких слов, которые могли бы тебя успокоить. Это страшная боль, я ее чувствую, и знаю, что тебе в сотни раз больнее и невыносимее. Я только хочу, что бы ты знала, я тебя не брошу, я всегда буду с тобой. Я всегда буду заботиться о тебе.

Дождь становился все сильнее, даже начал, как-то зловеще барабанить по крышам, асфальту, набирая силу и мощь.

Альберт склонился пониже над лицом Сары, что бы капли дождя не попадали на нее, но усиливающийся дождь, стекал по голове и волосам Артура, попадая все же на Сару.

В окне, напротив, сплошным потоком, катились слезы по лицу мамы Артура, наблюдавшей за этой сценой.

Рядом стоял отец и утешал ее.

Они хорошо понимали, как близко подкрадывается к ним беда.

Сара закашлялась, и Артур поспешил обратно отнести ее и уложить под одеяло.

Он нежно положил ее в постель и бережно окутал, присев рядом, у ее ног.

– Сара, послушай меня, ты не можешь больше здесь оставаться.

– А что же мне делать? Что же теперь делать?

– Сара, я прошу тебя, идем к нам, там для тебя безопаснее.

– А как же?.. – она посмотрела в сторону девочек-соседок.

– Им ничего не грозит. Я буду приносить им еду. Их не заберут. Ты же знаешь, забирают только евреев, да и то, советских.

Глаза Сары не просыхали от слез.

– А вдруг мама спаслась? Она вернется, а меня нет. Она не будет знать…

Сара сама не верила в то, что говорит, но говорила, что бы оставить хоть какую-то маленькую надежду себе на связь с мамой.

Артур молчал.

Он хорошо знал – выживших нет.

Но, как он может это сказать сейчас, и без того обессиленной, Саре.

Он просто молчал. В горле стоял ком.

Все, что он мог, это гладить ее руку, гладить и говорить с ней глазами.

Ах, как хорошо и правильно умеют говорить глаза, намного правдивее, чувственнее любых слов!

И она читает в глазах этого удивительного и преданного парня, неподдельную любовь к ней!

Наступили сумерки.

Артур вышел на улицу – ни души.

Вернулся, взял Сару за руку и повел ее к двери.

Сара, последний раз, оглядела комнату, посмотрела на скудный запас вещей, напоминавших ей о маме и прошептала:

– Мамочка, я знаю, ты бы этого хотела больше всего – в семье Артура я в безопасности.

Они попрощались с девочками.

Сара стояла на пороге, не только нового пристанища, но и на пороге новой жизни.

Артур с родителями и братом Филиппом жил в двух-этажном очень красивом и добротном доме, с вензелями и старинным архитектурным дизайном.

Когда-то, совсем еще недавно, в спокойные времена, на двери их дома была помещена Мезуза – Писание, что означало, что его обитатели принадлежат к иудейской вере и что их дом посвящен служению Богу.

Теперь же так откровенно, никто не решался показывать свою принадлежность.