Алекс Равенсо - Тёмный мёд. Сборник произведений

– Не стреляй, – снова сказал Сергей, и снова, не целясь, нажал на курок. Раненый коротко захрипел и затих.

– Уходи, Хорхе, – продолжил он.

В комнате зашуршала ткань сдвигаемых в сторону штор, потом заскрипело открываемое окно. Сергей вошел в комнату, увидел на фоне окна силуэт человека и выстрелил ему в голову. Тело завалилось вперед, проламывая раму окна, и тяжело упало вниз, в темный двор.

– Хорхе не успел, – сказал он и пошел дальше.

Дон Эстебан прятался в подвале, и он нашел его последним. Прошел на середину уставленной полками с дорогим вином комнаты, поставил табурет посередине, сел и посмотрел на старика. Дон Эстебан сидел за плетеным столом в дальнем углу комнаты полуобернувшись ко входу и, казалось, не слышал всего происходившего до сих пор в доме. Перед ним стояла темно-зеленая початая бутылка и два хрустальных стакана.

– Я пришел, дон Эстебан, – сказал он. Пистолеты в его руках немного дрожали, из стволов вились тонкие, еле заметные, струйки дыма. – Ты ведь хотел этого.

– Я не хотел, Серхио. Я не хотел, чтобы так получилось, и ты это знаешь.

В голосе его не было ни страха ни злости. Там была только усталость, усталость и безмятежное спокойствие и это не укладывалось в голове у Сергея. Не может человек перед смертью быть настолько спокойным, думал он. Или может, и вспомнил тот вечер.

– Ты забрал моих ребят, Эстебан. И ты забрал Донсию.

– Это был не я, Серхио, это была жизнь. – Дон Эстебан вздохнул, потянулся к бутылке и налил полстакана. Жестом показал Сергею на второй стакан, потом наполнил и его. – Жизнь дает нам людей, жизнь и забирает их у нас. А потом приходит момент, и она забирает нас у них. Все просто, Серхио.

Долбаный мать твою философ, подумал Сергей, что ты знаешь о жизни. Встал, подошел к столу, поднял стакан и, словно не решаясь, задержал его на секунду у рта.

– Не бойся, Серхио, оно не отравлено, – сказал дон Эстебан. – Мне незачем убивать судьбу, от нее все равно не убежишь. Пей, вино превосходно.

Сергей сделал глоток – терпкая, сладкая и немного кислая жидкость пробежала по пересохшему языку – потом залпом выпил все до дна. Дон Эстебан усмехнулся.

– Вот такие вы все, – сказал он. – Вот так вы и жизнь пьете. Не чувствуя букета и не наслаждаясь каждым глоточком, не поймешь сути. Выпить залпом можно и воду, вином же нужно наслаждаться, Серхио.

– Мне нечем наслаждаться, Эстебан. Ты забрал у меня все, ты взял часть меня, и убил ее, и мне пришлось хоронить ее, часть своей жизни. Ту самую, которой хочется наслаждаться, и которую хочется пить, смакуя каждый глоток. И я умер вместе с ней, с ее жизнью ушла и моя. Посмотри мне в глаза, там пустота. Бесконечная и безжалостная темная пустота. Загляни мне в душу, и ты увидишь там то же самое. Я закончу это дело и уеду из вашей страны, уеду навсегда.

– На родину? – спросил дон Эстебан.

– Да, на родину. Меня там не ждут, но мне пришла пора возвращаться.

– Серхио, родина не заполнит пустоту в твоей душе. Как и моя кровь на твоих руках. Как не заполнит ничто в этом мире. Ты думаешь, ты один такой? Ты думаешь, ты первый, в чьем сердце не осталось ничего? Я пил эту жизнь, наслаждался ею и брал все, что она может дать человеку. Я забирал жизни других, и другие забирали жизни моих близких. Я мстил, я убивал снова и снова, и все равно не смог заполнить пустоту в своем сердце. Уж я-то знаю. Посмотри мне в глаза, Серхио, и ты поймешь.

Вот почему он спокоен, подумал Сергей. Он знает.

Поднял пистолет и выпустил три пули прямо в сердце.

А следующей ночью он снова висел между небом и землей, в толще голубой прохлады, и Донсиятоже была там. Он пытался поцеловать ее, но руки проходили сквозь ее тело и он плакал от бессилия; слезы растворялись в солености моря, и потому ему не было стыдно, только немного щемило слева в груди. А Донсия молча кивала, и он понимал, что это ему так хочется, чтобы она кивала, вот только потом из глаз ее потекли красные кровавые слезы. Она улыбалась, а глаза ее плакали, и пустота в них тянула Сергея сильнее, чем прохладная глубина моря. Черная бездонная пустота космоса без звезд. И без надежды.

Легкие и холодные капли дождя, казалось, парили в воздухе, будто не желая сливаться с серой липкой жижей, в которую превращалась земля. Ручейки воды неслись по своим делам, огибали крупные камни и сносили мелкие, сбивали мусор в плотины и сами же затем прорывали их, затапливая миниатюрными потопами желтеющую траву. Небо плакало, и слезы неба стекали по серым лицам, смывая эмоции и стирая с них последние краски лета.