Екатерина Мельникова - Аморальное поведение. Когда есть те, на кого можно положиться

Выпрямляясь и молча принимая благодарности, я смотрю на девочку, но на этот раз не на кеды, а на ее крутую футболку с надписью о бессмертии Виктора Цоя, на ее волосы, которые падают ей на грудь, а затем на ее лицо, и мое сердце… мое сердце до сих пор бьется от испуга, да, именно от него, я же собирался уйти из школы, а на меня тут обрушилась лавина из учебников.

Нет, не учебников. Это ведь книги о музыке. Биографии музыкантов, история о русском и советском роке… Откуда здесь это (включая и рокершу, которая это несла)? Я где нахожусь? В начальной школе или в музыкальном училище для неформалов?

А потом наши глаза встречаются. Что-то заставляет нас с практиканткой сделать паузу, остановить планету, и оценить это мгновение на вкус. Мы просто замираем и перестаем куда-либо торопиться. Зачем? Секунда – и я выражаюсь единственным попавшим мне в горло вопросом:

– Вы здесь на практике?

– Я на работе. Юлия Юрьевна, учитель музыки.

– Учитель? – у меня шея начинает гореть. – Музыки? – удивление искажает голос до неузнаваемости. – Этой? – я киваю на книги в ее руках, с которых девчонка, то есть, Юлия Юрьевна, учитель музыки, старательно смахивает невидимую грязь.

– Всей понемногу. А вы чей-то братик?

– Я – папочка. – Стараюсь вторить ее манере распылять по воздуху ласку, но получается какая-то колкость. – Кипяткова Степы.

– Правда? Я так и подумала, что вы его родственник.

– Дальний. – Подмигиваю, чтобы ее рассмешить, и во мне вырастает гордость, потому что мне это удается.

– Ну, точно папа с сыном! – девчонка совершенно неудержима, она, кажется, просто в восторге и обожает весь этот мир, она из тех, кто отрывается и не приземляется назад. – У него ваши замашки. И чувство юмора. Даже тон голоса.

– Ммм. Как мне это льстит.

– Он мне очень понравился!

– Да неужели?

А я – нравлюсь?

– Да. Сегодня у них был мой урок. Я поставила Степе «пять».

– «Пять» по музыке? Этот дебил еще и поет? – интересуюсь я, ведь на уроках дети на пианино не играют, они только пишут тексты и поют. Но я не знал, что мой сын умеет петь на «пять». Я знаю его бурливую любовь к котам, из-за которой он не может спокойно пройти мимо котенка (ему обязательно надо его потрогать и накормить), его эмоциональную неуравновешенность знаю, его импульсы, неумение молчать, знаю его дар к рисованию, знаю, что он жжет на пианино и что-то там калякает в форме прозы, но чтоб еще и петь? Поет ли он вообще, сидя за клавишами дома? Я никогда не слышал.

– Как вы можете? Он умный мальчик! И на моих уроках он ведет себя идеально.

– Хм, от моего удивления, кажется, сейчас море высохнет.

– Правда, – Юлия вскидывает указательный палец, и я замечаю на ее ногтях лак цвета падения в бездну, – если он хочет сказать, его не остановить. Но вы не должны говорить о нем в презрительном тоне. Лучше бы вам гордиться сыном, он у вас… такой необычный. – Из Юлии прорывается нечто, от чего у меня щемит сердце, словами она как будто недоговаривает фразу «Вы – тоже».

– Я объективен в оценке сына. – Ответ идет из меня более жестко, чем сидит в голове. В голове и в груди у меня наоборот сейчас все мягко и тихо. – Он хулиган.

– Копните поглубже и удивитесь сильнее.

– Я юрист, человек прямой, не умею думать творчески.

– Думаю, вы что-то скрываете. – Она смотрит на мои татуировки. Мне хочется сбежать, накинув на себя исламскую паранджу, поскольку, вот черт, они ужасны, как и я, они греховные и дьявольские, как я, однако в голосе Юлии булькает интерес и ни капли гадливости. – Вау, ваши наколки… они просто… – не закончив, она вдруг облизывает, а потом закусывает губу, и этот жест выходит у нее таким непосредственным, таким нечаянным, словно она и не хотела выглядеть соблазнительно. У меня вмиг останавливается сердце (еще раз), переводит дух, и колотится вновь. – Вы ходячее искусство.

– Угу, автопортрет в стиле демонизм.

– Мне нравится! Смотреть любо и тяжело. Это ведь так больно!

– На самом деле не очень. – На этот раз я не прикалываюсь. Юля ничего не знает о той моей боли, по сравнению с которой боль от иглы с краской – ничто. – Крыша в молодости ехала.

– Вполне художественно у вас ехала крыша.

Отведя взгляд от груди, я снова смотрю выше и замечаю, что литры жизни прямо прорываются через ее поры, поскольку Юлия Юрьевна, наверное, всегда видит мир в солнечных лучах. Я и не знал, что у оптимиста глаза цвета грозовой бури. Я не знал, что живая и мертвый могут стоять так близко друг к другу. Сегодня явно день интереснейших знакомств! Бывают дни, когда ты взрываешься ощущением, будто так вот и должно было случиться по задумке судьбы, как было у меня в школе с Альбиной.