Маргарита Макарова - Селена. Психоделика

Я не понимала тогда, что они закрывают мой канал. Художник? – Изъять ее картины. Все! Она больше не художник! Ни слова правды не должно просочиться в мир. Заговор должен быть стерильным. Кто эта женщина? Просто сумасшедшая. У нее нет ее картин. Потом, много позже мне сказали в инете – твои картины еще всплывут, но, дорогуша, не под твоим именем. А ты никто – можешь доживать.

Но тогда я не понимала. Я ждала коннекта. Когда же, когда же, – единственное, что интересовало меня больше всего. Когда будет контакт, я подпишу любую бумагу.

Началось все с того, что с меня взяли в аэропорту все деньги за вес картин, хотя этого не должно было быть по договору о выставке.

Я оказалась в Белграде без денег. Но деньги на жизнь там нужны небольшие. Главное, что у меня не было денег, на вывоз моих картин из Белграда. Вот что!

И мне пришлось сидеть бесконечные ночи в баре Русского дома с потенциальными покупателями, чтобы хоть что-то заработать на вывоз багажа. Сестра запретила мне звонить в Москву со своего домашнего телефона. В Русском доме орали и отгоняли меня от компа. Это был какой-то заговор. Но все же мне удалось послать мужу сообщение, что я без денег, и чтобы он узнал, можно ли заплатить из Москвы за багаж в Белграде. Оказалось, можно.

Как все происходило. Сидели мы в баре в Русском доме, маленьком замызганном помещении, где ничего хорошего не было, и взгляду не на чем было задержаться. Выглядел этот бар ужасно. При обычной ситуации, я бы вообще не задержалась бы в этом грязном углу ни на секунду. Днем, во время дежурства своего в зале выставки, я ходила на улицу и лопала кусок мяса с капустой, который жарили тут же, в стеклянной палатке, прямо на глазах у покупателей, все это было добротно, вкусно, но слишком перчено. Но сытно и вполне толково зажарено, на решетках металлических. Стоило все это копейки, так же, как и такси. Потом я делала себе чай в комнатке в Русском доме, заваривая его в кружке.

И вот, начались эти бесконечные ночные бдения. Разговоры, разговоры, разговоры…

Я приезжала к сестре на окраину Белграда под утро, обычно пьяная, потому что болтовня эта сопровождалась возлияниями. Нет, обычно я отказывалась. А механизм был такой.

– Вот мы сегодня подумаем, придем завтра, пришлем вам еще кого-то, вы сможете познакомится… И мы еще поговорим, а мы решим, что взять.

Все было довольно прозрачно, так картины не покупают, чтобы взять картину не нужно мучить художника изнуряющими и изматывающими разговорами о черти чем.

Сейчас опять вспомнилось – вот так и разграбили мои картины в гостинице. Олимпик Пента – никто не мучил меня там разговорами, просто стибрили …зачем платить нищему, низшему… Его деньги не спасут…

Кажется, мы поговорили обо всем. И о сионизме, и об Израиле, и о гедонистах, и о Гегеле, и о возрождении, и о масонстве, и о власти, и той власти, и о другой. Я даже расписала смысл своего ноу хау- направления в живописи- реинкарнейшн волд.

Я даже начала сомневаться – а то ли я говорю. Но потом мне пришло в голову, что вопрос не в том, что я говорю, а в том, сколько я смогу выдержать почти без сна, в поточном трепе. Оказалось – целый месяц.

Однажды, закончив трепаться не очень поздно, но очень устав, я решила поехать к сестре на трамвае – благо он подошел к остановке одновременно со мной.

Туманный вечер, сырой и серый, окутывал ноябрьский пейзаж площади. Народа, несмотря на поздний час, скопилось много. Внезапно, трамвай вынырнул из тумана и возник радостным персонажем в холодной дымке. Я нетерпеливо вскочила на ступеньку и села у окошка. Скоро, совсем недолго, и я буду сидеть у Светки на теплой кухне, и пить вкусный крепкий чай.

Спать у сестры, правда, тоже было неудобно. Диван был мне коротковат. Но в Русском доме я спать не могла. Во-первых, там было холодно. А во-вторых, там все было под контролем. Я это поняла после одного из вечеров. Сотрудник наших служб занимал там апартаменты второго этажа. И когда после долгих разговоров я собиралась уходить, он вдруг нарисовался в проеме моей комнаты и пригласил поговорить.

– Еще? – невольно вырвалось у меня. – Опять и снова?

Я молча подошла к нему и молча поцеловала. Сказывался стресс.

И все стало вдруг по-другому. Следующее утро встретило меня в лице директора этого заведения, который с порога сказал мне «ты».

Я не люблю панибратства. Мы с этим дядькой вряд ли ходили в один детский сад. К тому же, на нем был малиновый пиджак!

Малиновый пиджак на мужчине для меня равносилен костюму мультяшного героя.