Альбина Новохатько - Вопреки всему

– Никита! Ты не должен был приезжать! Вера ты не оставишь нас? – она посмотрела на Веру.

– Ухожу. – Она скрылась за дверью.

– Никита, что ты делаешь? Меня могут уволить! Это не допустимо.

– Я не собирался доставлять тебе неприятности, просто беспокоился.

– Это не меняет сути, ты меня выставляешь в плохом свете.

– Прости, я не подумал.

– Прошу, уезжай, у меня скоро выходной, я постараюсь приехать.

– Хорошо, я буду ждать.

Никита быстрым шагом покинул кухню, сев в свою машину, он ударил ладонью по рулю. Он не ожидал такого приема, ощущая неловкость, он посмотрел в окно, бросив взгляд на дом, заметив ее выходящей из задней двери, он вышел из машины, приблизившись к ней, взяв ее за руку, притянул к себе.

– Полина, я приехал просто увидеть тебя, ты неправильно все подумала.

– Я понимаю, но это не к чему.

– Нет, ты не понимаешь. – Взяв ее лицо в ладони, он прикоснулся к ее губам, нежным поцелуем.

Оттолкнув его от себя, Полина дала ему пощечину, развернувшись, быстро зашла в дом. Никита улыбнулся, притронувшись к щеке, сев в свою машину, рванул ее с места. Приехав в агентство, он нервно начал мерить кабинет шагами, проклиная себя последними словами. Поцеловав ее, он совершил ошибку, теперь она не захочет его видеть, и уж точно не приедет сама.

– Я все испортил! Чертов осел!

Давид.

Лидия сидела в гостиной, попивая горячий час, с изящной фарфоровой чашки, сверля взглядом Давида, чем вызывала у него широкую улыбку.

– Скажи мне сынок, ты специально выводишь меня из себя?

– Чем мама? Мне нравиться, брать от жизни все что могу.

– Ты волен делать все что хочешь, но зачем приводить этих девиц в наш дом?

– Перестань, раздувать проблему, на пустом месте! Обещаю, впредь я не стану приводить их в наш дом, где отец? Я тут такую картину видел.

– Какую картину? – Лидия, отставила чашку, заинтересованно посмотрев на сына.

– Да, так, тебе это не к чему.

Вспомнив норов своей матери, он решил ни чего ей не говорить. Возвращаясь с полей, он видел, как Полина влепила пощечину парню, и сейчас он собирался выяснить все обстоятельства. Поймав на кухне Риму, он впился в нее пронизывающим взглядом, чем вызвал в ней нервозность.

– Что? почему ты так на меня смотришь? – Рима скрестила руки на груди.

– Кто эта новая служанка? Почему она целуется в нашем дворе?

– Кто целуется? Вам это привиделось, уверяю вас.

– Ты надумала дурака, из меня делать?! – Давид ударил кулаком по столу. – Зови ее сюда! Быстро!

– Не кричи на меня! Она сейчас в саду, с твоей сестрой, няня приболела, ищи ее там.

Проскрежетав зубами, Давид пнул стул, и вышел с кухни, обойдя сад, он нашел их под старым дубом, спрятавшись под его тенью, они сидели на пледе, читая книгу. Приблизившись к ним, он расцеловал сестренку, попросив ее немного погулять, как только она ушла, он посмотрел испепеляющим взглядом на Полину, поежившись под его взглядом, она отложила книгу.

– Ты кто? – Давид скрестил руки на груди.

– Не поняла? Ваш вопрос мне не понятен?

Давид приблизился к ней, схватив за руку, рванул на себя, подняв на ноги.

– Кто ты в этом доме?

– Ваша прислуга. – Полина опустила голову.

– Значит прислуга? В таком случае, почему ты водишь в мой дом, своих любовников? Устраивая здесь бордель!

От его слов, у нее потемнело в глазах, пошатнувшись как от удара, она почувствовала как земля уходит из под ее ног.

– Вы все не так поняли, я не хотела этого…

– Если ты шлюха, то занимайся своими делами в определенных местах…

Он не успел договорить, оторопев, от хлесткой пощечины, смотря в след убегающей Полине, внезапно его разобрал смех, расхохотавшись, он пошел искать свою сестру. Найдя ее у пруда, повел в дом, передав ее матери, решил поговорить с Полиной, спустившись в ее комнату, она лежала на кровати, лицом в подушку, всхлипывая.

– Эй! Ты чего? – он опешил, не имея понятия, что с ней делать.

Вскочив с кровати, она смахнула слезы, и свирепо выпалила.

– Ты! Что себе возомнил? Если я служанка, меня можно унижать? Оскорблять?

– Тише, ты чего так разошлась? Сама виновата! Что можно подумать, увидев такую картину?

– Уходите! Я сегодня ухожу, уж лучше я умру с голода на улице, чем позволю, такому как ты, унижать себя!

– А какой, я? – Давид выжидающе, поднял одну бровь.