Сергей Могилевцев - Голубка

С п е р а н с к и й (отмахиваясь). Поверьте, мой друг, ей решительно все равно, куда я падаю, и падаю ли я куда-то вообще. Она одинаково мужественно перенесет и мое падение, и мое неожиданное спасение. Таковы, впрочем, все женщины, и я ее в этом ни капли не осуждаю. Кстати, вы не знаете, куда она делась?

Р и х т е р. Пойду поищу, а заодно и немного пройдусь.

Уходит.

С п е р а н с к и й остается один.

Лунный свет. По пляжу, ковыляя, бредет

А н д р о н о п у л о. Он сильно пьян.

А н д р о н о п у л о (останавливаясь напротив С п е р а н – с к о г о). Все сгнило и превратилось в труху. Я сам видел. Андронопуло не какой-нибудь безмозглый дурак, он сам все все видит и пробует на язык. Повторяю вам, – все опоры прогнили, и мы с вами повисли в воздухе, как мотыльки. Нет, не как мотыльки, а как голуби в голубятне. Вы понимаете, о чем я говорю? Андронопуло всегда говорит то, что видит. Он сам все щупает и пробует на язык. Скоро всех нас пощупают и попробуют на язык. Там, в воде, где ходят стаями хищные рыбы. Вы не видели случайно моего Сашку? Не видели? И Василиса Ивановна тоже не видела. Никто не видел нашего Сашку. Наверное, он опять пошел встречать последний троллейбус. Пойду и я, а вы тут пока посидите. Может быть, вернется Мария Петровна. Она тоже, наверное, пошла кого-то встречать. (Пьяно смеется.) Андронопуло не обмануть, он видит, что все прогнило и превратилось в труху.

Уходит.

С п е р а н с к и й (после паузы). Что он там такое говорил про Машу? Как странно, но отсутствие жены тревожит меня больше, чем отъезд дочери. Пойду и я к троллейбусной станции, в эту ночь все равно не уснуть.

Уходит.

Свет луны. Появляется О л ь г а. Подходит к эстраде,

садится на освободившееся место.

О л ь г а (некоторое время молча глядит на луну). Я чувствую необыкновенную легкость. Как птица, парящая высоко над землей. Как белый голубь, покидающий родное гнездо, свитое на краю седого утеса. Как голубка. Я голубь. Я голубка, вынужденная улетать далеко-далеко. Туда, где все еще неизвестно, все дышит тайной и закрыто неведомыми горизонтами. Я лечу к неведомым горизонтам, и знаю, что это правильно, потому что в гнезде оставаться нельзя. Гнездо скоро рухнет в пучину, и от него не останется ничего, кроме перьев и пуха на краю мрачной скалы. Кроме мокрого следа, который вскоре смоет волнами. Я кружу над водою, я издаю призывные крики, но никто на них не обращает внимания. Такое ощущение, что все заранее смирились с бедою. Все словно бы специально желают погибнуть, и этим доказать что-то важное, то, что, живя жизнью обычной, они доказать никогда не сумеют. (Задумывается). Как странно, но папа у меня совсем не спросил, собираемся ли мы с Владимиром пожениться. Ему, наверное, все равно. Или, может быть, он действительно хочет, чтобы я улетела. Как голубь. Как голубка, покидающая родное гнездо.

Некоторое время сидит молча.

Свет луны. Появляется С а ш а.

О л ь г а. Где ты был, Саша?

С а ш а. Я встречал последний троллейбус.

О л ь г а. Ты верен себе.

С а ш а. Я всегда верен себе.

О л ь г а ( помолчав ). Да, я это знаю. Ты знаешь, Саша, я уезжаю.

С а ш а. Нет, ты не уезжаешь, – ты улетаешь.

О л ь г а (удивленно). Откуда ты догадался?

С а ш а. Я знаю о тебе все.

О л ь г а. Ты не можешь знать обо мне все.

С а ш а (упрямо). Нет, я знаю о тебе все. Я знаю, какого цвета у тебя глаза, какие песни ты поешь по утрам, и какой помадой ты мажешь губы. Я даже знаю, сколько родинок у тебя на спине, и какой они формы, – там, под левой лопаткой, где сама ты не можешь увидеть.

О л ь г а (после паузы). Ты влюблен в меня, Саша?

С а ш а. Нет. Просто ты мне очень нравишься. Иногда. Тогда, когда не хочешь никуда уезжать. Особенно с этим Владимиром. (Отрывисто.) Не верь ему, Оля, он обманет тебя! Я знаю таких, они способны только срывать цветы.

О л ь г а (смеется). Что-что срывать?

С а ш а. Цветы. Цветы наслаждения. Он натешится, и бросит тебя.

О л ь г а (тихо). Ты хочешь, чтобы я осталась?

С а ш а. Нет не хочу.

О л ь г а. Почему?

С а ш а. Ты сама знаешь, почему. Потому что тогда ты погибнешь.