Уильям Шекспир - Ромео и Джульетта (Пер. Т. Щепкина-Куперник)

В темницу заперт, голодом измучен,

Избит, истерзан… – Добрый день, приятель.

Синьор, умеете ли вы читать?

О да, – мою судьбу в моих несчастьях.

Этому вы, может, и не по книгам научились; но будьте добры, скажите, умеете ли вы читать по писаному?

Да, если знаю буквы и язык.

Шутить угодно? Бог с вами!

(Хочет уйти.)

Стой, стой, я умею читать.

(Читает.)

«Синьор Мартино с супругой и дочерью. Граф Ансельмо и его прекрасная сестрица. Вдовствующая синьора Витрувио. Синьор Плаченцио с его прелестными племянницами. Меркуцио и его брат Валентин. Мой дядя Капулетти с супругой и дочерьми. Моя прекрасная племянница Розалина. Ливия. Синьор Валенцио и его двоюродный брат Тибальт. Люцио и резвушка Елена».

(Отдает список.)

На славу общество! Куда же их приглашают?

Туда.

Куда?

На ужин, к нам в дом.

В чей дом?

Хозяина моего.

Да, мне следовало спросить об этом раньше.

А я и без спросу вам скажу: мой хозяин – известный богач, синьор Капулетти, и если только вы не из дома Монтекки, так милости просим к нам – опрокинуть стаканчик винца. Будьте здоровы.

(Уходит.)

На празднике обычном Капулетти

Среди веронских признанных красавиц

За ужином и Розалина будет —

Красавица, любимая тобою.

Ступай туда, пусть беспристрастный взгляд

Сравнит ее кой с кем из жен Вероны —

И станет лебедь твой черней вороны.

Коль святотатством погрешу таким,

Пусть слезы жгут мои глаза, как пламя;

Смерть от огня пусть карой будет им

За то, что сделались еретиками.

Прекраснее ее под солнцем нет

И не было с тех пор, как создан свет.

Брось! Ты другой не видел красоты,

И сравнивать не мог, конечно, ты.

Глаза твои, хрустальные весы,

Пусть взвесят прелесть и другой красы.

На празднике – красавиц целый ряд

Я укажу, что блеск твоей затмят.

Пойду не с тем, чтоб ими любоваться,

Но чтоб красой любимой наслаждаться.

(Уходит.)

Комната в доме Капулетти.

Входят синьора Капулеттии кормилица.

Где дочь моя? Пошли ее ко мне,

Кормилица!

Невинностью моей

В двенадцать лет – клянусь, уж я давно

Звала ее. – Ягненочек мой, птичка!

Куда ж она девалась? А? Джульетта!

Входит Джульетта.

Что там? Кто звал меня?

Зовет синьора.

Вот я, синьора. Что угодно вам?

Вот что… – Кормилица, ступай. Нам надо

Поговорить наедине. А впрочем,

Кормилица, постой, останься лучше.

Ты дочь мою с младенчества ведь знаешь.

На час не ошибусь в ее годах.

Ей нет еще четырнадцати лет.

Четырнадцать своих зубов отдам

(Хоть жаль – их всех-то у меня четыре),

Что ей еще четырнадцати нет.

До дня Петрова сколько остается?

Недели две.

Ну вот, в Петров день к ночи

И минет ей четырнадцать годков.

Она была с моей Сусанной (царство

Небесное всем христианским душам!)

Ровесница. Сусанну бог прибрал.

Ох, я не стоила ее! А вашей

Четырнадцать в Петров день будет точно.

Вот, помнится, одиннадцать годов

Тому минуло, в год землетрясенья,

Как я ее от груди отняла.

Не позабыть! Все помню, как сегодня.

Соски себе натерла я полынью,

На солнце сидя возле голубятни.

Вы в Мантуе тогда с синьором были.

Да, помню, как сейчас: когда она

Почуяла, что горькие соски, —

Как рассердилась дурочка-малышка,

Как замахнулась ручкой на соски!

А тут вдруг зашаталась голубятня.

Я – опрометью прочь!

С тех пор прошло одиннадцать годков.

Она тогда на ножках уж стояла.