Иннокентий Анненский: Лаодамия

Ты сказал
Все, что умел… Не буду мучить больше
Тебя, солдат… Ты мне оставил тень
Надежды… Я тебя… благословляю.
Но, может быть, нашел ты что-нибудь,
Что было с ним… Какую-нибудь память.

В щите его нашли мы эту вещь
Привязанной ремнем… Возьми, царица.

Его печать… да, да… его печать
Благодарю… ну отдохни, оправься,
Будь гостем здесь…
Вестник молча и потупившись уходит.

Осмелюсь, госпожа…
Прикажешь ли?

Чего ты просишь, няня?..

Рабынь обрить… Убрать ковры и пурпур…
И лошадям подрезать гривы… Плач
Приличен был бы, кажется.

Успеем…
Известия так смутны…

Но народ
Поднимет он… Не примешь ли старейшин?

Ты скажешь им, что ничего пока
Мы верного не знаем. Этот бедный,
Измученный солдат один за всех:
И вестник, и свидетель, и порука…
Да, ночь вокруг темнее что ни миг,
Но горю я не сдамся, как ребенок,
Как девочка больная иль рабыня…
Никто за мной пусть не идет… Себя
Я не убью… Не бойтесь… Но не плакать…
Пожалуйста, не плакать…
Да, цветы
Лиловые… Тяжелый шлем… О ночь!
Как ты темна, темна и бесконечна.

Горе… о, горе!.. кого,
Кого я оплачу?..
Мертвого или живую?..
Мертвый, он там, зарыт иль сожжен,
И не оплакан.
Здесь живая — безумна…
Горе, о горе! Зачем
В ней погасило огонь ты,
Чистый и синий огонь
Разумной души?..
Если умрет человек,
Душа на могиле
В темную ночь
Пламенем синим мерцает…
Но у безумного нет
Света в душе
Холодно там и темно.
И одни только тени,
Как ночью черные тучи,
Плывут и дымятся…

Сердце мое
Точно осеннее солнце
Меж тучей и тучей,
Точно осеннее небо оно
Над морем лиловым,
Где гребни белее
Нагорного снега
От бури до бури
Или ей боги открыли,
Точно царице,
То, что для нас сокровенно?
Или умерший
Точно, не умер
Для Лаодамии?
Горе… о, горе… кого,
Кого я оплачу?
Мертвого или живую?

Тс… Тише… Тише, женщины… Она
Уснула, кажется…

А бред ее? все длится?
Душа темна все так же?.. Или слез
Пролился дождь? и солнце показалось?..
О, не таи… Ты видела ее,
Не правда ли?

Неужто ж так оставить?
Нежнее сна, лукавее змеи
И комара назойливей я стала,
И старину сегодня довелось
Сквозь слезы мне припомнить… Больше часу
Меж пеплосов развешанных, как моль,
Таилась я… тоска мне сердце грызла,
И не глядят глаза мои от слез,
От темноты ль…
Мы с ней, бывало, в прятки
Играли так… «Ну, няня, прячься»… Вот
Я и стою в углу — а эта крошка
Уж что-нибудь иголкой мастерит,
Иль с куклою играет… На игру
Смотрела я сегодня тоже, только
Игра была печальная…

Скажи,
О женщина, яснее: точно разум
Ее погас?.. Иль это только горе
С ее душой играет?

Как узнать?
Ты знаешь ли, что делала царица?
Ты думаешь: молилась? Иль слезам
Вдали от глаз свободно отдавалась?
Иль, может быть, гадала, чтоб богов
Решение проверить?.. Нет, она
Со статуей играла, точно с куклой,
Но тихо и серьезно, как больной
Иль матерью оставленный ребенок.
Я статуи подобной никогда,
О женщины, не видела… конечно
Из воска лил мудрец ее… живым
Казался муж… и локоны, и панцирь
Весь из колец, и поножи… Футляр
Со статуи так бережно царица
Сперва сняла — отделан кипарисом
И бронзой был богато он… Потом,
Обняв ее подножие рукою,
Шептать ей стала что-то… Кто бы мог
Пересказать слова, которым губы
У матери, качающей ребенка,
Бывают отданы, иль девушки, когда
Застанете ее вы на закате
Мечтающей?.. Улыбка, дрожь, слеза
Как золото, а щеки — меловые…
Так с куклою царица в тишине,
К ее ногам прильнув щекою нежной,
Мечтательно и робко говорила…
Пред ней потом копницею цветы
Рассыпала душистые и, взявши
Курильницу, насытила кругом
Каким-то сладким ароматом воздух…
И мне казалось даже, словно с губ
Царицыных, цикады осторожней,
Мелодия слетела… Но как будто
Она кого боялась разбудить.
К губам свой белый палец приложив,
Царица замолчала…
И другою
Сменилася игра, еще чудней:
Два фароса — оранжевый и нитью
Лиловою расшитый — отобрав,
Их примерять старательно на куклу
Царица стала… Было и смешно,
И грустно… и от смеху ядовитей
Текли из глаз и жгли мне кожу слезы.
Так первенцу любимому порой,
Малютке, мать наряды выбирает.
То в желтое оденет, то белей
Закутает невесты… и глядит,
И, шпильки позабыв меж губ, смеется…
Но кончилась игра, и на постель,
С украшенной забавы не спуская
Влюбленных глаз, царица прилегла,
А я тихонько вышла, не придет ли
Целитель сон к горячей голове…
Но чу… шаги… она… Лаодамия.