Жан-Поль Сартр - Дьявол и господь бог

Женщина. Хорошо. Прижмись ко мне. Подойди ко мне ближе!

Хильда не трогается к места. Женщина подымается и идет к ней.

Она мертва?

Хильда. Да.

Женщина. Упокой, господи, душу ее.

Хильда. Упокой, господи? (Короткий смех.) Господу она не нужна.

Женщина. Хильда, как смеешь ты так говорить?

Шум в толпе.

Хильда. Перед смертью она увидела ад. Вдруг приподнялась, рассказала о своем видении и тут же умерла.

Женщина. Никто не сидит возле покойницы?

Хильда. Нет. Может, ты пойдешь?

Женщина. Ни за какие блага на свете.

Хильда. Хорошо. Я сейчас к ней вернусь. Дай мне только немного согреться.

Женщина (обращаясь к толпе). Помолимся, братья мои. Вымолим прощение бедной покойнице, увидевшей ад. Может, ее ждут вечные муки. (Становится на колени поодаль.)

Монотонный шум молитвы. Появляется Гёц и глядит на Хильду, которая по-прежнему стоит, прижавшись к колонне.

Хильда (вполголоса). Молить о прощения! А что ты должен нам прощать? Это ты должен просить прощения у нас! Не ведаю, какую ты уготовил мне судьбу, а покойницу я совсем не знала. Но если ты ее осудишь, мне не нужны твои небеса. Неужто думаешь, за тысячу лет в раю я позабуду застывший в ее глазах ужас? Презираю твоих дурацких избранников, которые смеют радоваться, пока в аду страдают обреченные на муки, а бедняки мыкают горе на земле. Я с людьми, с ними и останусь. Ты можешь заставить меня умереть без священника, ты можешь внезапно призвать меня к своему суду; мы еще поглядим, кто кого будет судить. (Пауза.) Она любила его. Всю ночь она стонала, звала его к себе. Но чем он ее приворожил, этот ублюдок? (Внезапно обращается к присутствующим.) Если хотите молиться, молитесь о том, чтобы пролитая в Риги кровь пала на голову Гёца.

Голос. Гёца?

Хильда. Он один виноват.

Голос. Пусть господь покарает Гёца, незаконнорожденного!

Гёц (с коротким смешком). Что ни делаю, Добро или Зло, всегда вызываю ненависть. (К одному из крестьян.) Кто она?

Крестьянин. Но это же Хильда!

Гёц. Какая Хильда?

Крестьянин. Хильда Лемм. Ее отец — самый богатый мельник в деревне.

Гёц (с горечью). Вы слушаетесь ее, как пророка. Она сказала, чтобы вы молились о каре для Гёца, и вы тотчас же стали на колени.

Крестьянин. Просто мы ее очень любим.

Гёц. Она богачка, а вы ее любите!

Крестьянин. Она больше не богата. В прошлом году должна была принять постриг, но был голод, она отказалась от своего обета и стала жить среди нас.

Гёц. А чем она завоевала вашу любовь?

Крестьянин. Живет как монахиня, лишает себя всего, помогает всем...

Гёц. Да, да. Все это и я могу. Должно же быть что-нибудь еще?

Крестьянин. Я ни о чем другом не знаю.

Гёц. Ни о чем другом? Странно!

Крестьянин. Она... она добра.

Гёц (начинает хохотать). Добра? Спасибо, приятель, ты меня просветил. (Удаляется.) Если верно, что она делает Добро, я возрадуюсь этому, господи, возрадуюсь, как должно. Да приидет царствие твое, не важно где, не важно — благодаря ей или мне. (Глядит на нее враждебно.) Живет как монахиня? А я? Разве я не живу, как монах? Что сделала она такого, чего не сделал я? (Подходит к Хильде.) Здравствуй! Знаешь ли ты Катерину?

Хильда (вскакивая). Зачем ты меня спрашиваешь? Кто ты?

Гёц. Ответь мне, ты ее знаешь?

Хильда. Да, да, знаю. (Она резким движением отбрасывает капюшон Гёца, открывая его лицо.) А, это ты? Тебя я тоже знаю, хотя ни разу не видела. Ты Гёц.

Гёц. Да, это я.

Хильда. Наконец-то!

Гёц. Где она?

Хильда (глядит на него не отвечая; на губах ее застыла гневная улыбка). Ты ее увидишь, торопиться незачем.

Гёц. Неужели ты думаешь, что она захочет страдать лишние пять минут?

Хильда. Неужели ты веришь, что она перестанет страдать, увидев тебя! (Она глядит на него. Пауза.) Вы оба подождете.

Гёц. Чего же нам ждать?

Хильда. Покуда я не нагляжусь на тебя вдоволь.

Гёц. Безумная, я тебя не знаю и знать не хочу.

Хильда. А я тебя знаю.

Гёц. Нет.

Хильда. Нет? На груди у тебя волосы, как черный бархат. На животе у тебя синяя вена, она вздувается, когда ты ласкаешь женщин. На бедре у тебя большая родинка, похожая на землянику.

Гёц. Откуда ты знаешь?

Хильда. Пять дней и пять ночей я провела возле Катерины. Нас было трое в комнате: она, я, ты. Мы жили втроем, как одна семья. Она видела тебя повсюду, под конец я тоже стала видеть тебя. Двадцать раз за ночь открывалась дверь, и ты входил. Ты глядел на нее лениво и небрежно, ты гладил ее по затылку двумя пальцами. Вот так. (Грубо хватает его за руку.) Что в них, в этих пальцах? Что в них такого? Мясо, обросшее шерстью. (В ярости отталкивает его.)