Жан-Поль Сартр - Дьявол и господь бог

Генрих. Ты не хочешь, чтобы я радовался нашей победе?

Насти. Не хочу, чтобы ты радовался, заставив ползать людей.

Генрих. Я сделал все ради тебя и ствоего согласия. Не усомнился ли ты в самом себе, пророк?

Насти пожимает плечами.

Ведь ты не в первый раз им лжешь.

Насти. Но я в первый раз бросил их на колени, помешал им защищаться. Впервые вступил в сговор с суеверием, впервые заключил союз с дьяволом.

Генрих. Тебе страшно?

Насти. Дьявол — творение господа. Если господь захочет, дьявол мне подчинится. Я задыхаюсь в этой церкви. Выйдем!

Генрих, Насти, Гёц.

Генрих и Насти собираются выйти из церкви.

Гёц (входит и направляется к Генриху). Собака, для тебя все средства хороши, чтобы выиграть пари? Ты заставил меня потерять две недели. Я десять раз обошел свои впадения, разыскивал ее повсюду, а теперь узнал, что она была здесь. Больная, тут, на каменном полу. И в том моя вина!

Генрих высвобождается от него и выходит вместе с Насти.

(Повторяет про себя.) Моя вина... Пустые слова... Ты ждешь, что мне станет стыдно, но я не стыжусь. Гордыня сочится из моих ран. Вот уже тридцать пять лет, как я подыхаю от гордыни. Я умираю со стыда... Дальше так нельзя! (Резко.) Лиши меня мысли! Отыми ее у меня! Сделай, чтобы я забыл о себе. Преврати меня в насекомое! Да будет так!

То возрастает, то стихает бормотание молящихся крестьян.

Катерина! (Проходит сквозь толпу, вглядываясь в каждого, и зовет.) Катерина! Катерина! (Подходит к распростертому на плитах телу, приподнимает одеяло, тут же опускает его. исчезает за колонной. Слышно, как он продолжает звать.)

Катерина!

Крестьяне одни. Часы на башне бьют семь. Один из спящих на полу просыпается и вскакивает.

1-й мужчина. Который час? Какой теперь день?

2-й мужчина. Сегодня воскресенье. Теперь семь часов. Нет, сегодня не воскресенье.

Голоса. Пришел конец воскресеньям, конец пришел. Больше их никогда не будет. Наш священник унес их с собой. — Он оставил нам только будни, проклятые дни труда и голода.

1-й мужчина. Ну, к дьяволу все это! Лучше снова усну. Разбудите меня, когда настанет Страшный суд.

Женщина. Давайте помолимся.

Хильда входит, неся в руках охапку соломы. За ней следуют две крестьянки, которые также несут солому.

Те же, Хильда, потом Гёц.

1-я женщина. Хильда! Это Хильда.

2-я женщина. Как хорошо, что ты пришла! Что слышно в деревне, расскажи нам.

Хильда. Рассказывать нечего. Всюду тишина. Только скотина мычит от страха.

Чей-то голос. А погода хорошая?

Хильда. Не знаю.

Голос. Ты не взглянула на небо?

Хильда. Нет. (Пауза.) Я собрала солому, чтобы сделать постели для больных. (Двум крестьянкам.) Помогите мне!

Они укладывают больного на соломенную подстилку.

Вот. Теперь этого.

Делают то же.

И эту.

Они подымают старую женщину, которая начинает всхлипывать.

Не плачь, прошу тебя. Не расстраивай их. Перестань, бабушка, не то они все заплачут вместе с тобой.

Старуха (всхлипывая). Там мои четки... (Показывает на пол, где она лежала.)

Хильда (рассердившись, берет четки и кидает ей на колени). Держи! (Успокаивается и говорит более мягким тоном.) Молись же, молись! Лучше молитва, чем слезы, — шуму меньше. Нет, погоди, нельзя и молиться и плакать! (Вытирает старухе глаза своим платком.) Вот, утри слезы. Хватит. Не плачь, говорю тебе. Мы не виновны, и бог не вправе нас карать.

Старуха (по-прежнему всхлипывая). Ох, дочка... Ты знаешь, у него на все есть право.

Хильда (резко). Будь он вправе карать невинных, я тотчас же предалась бы дьяволу.

Все вздрагивают, смотрят на нее. (Пожимает плечами и прислоняется к колонне. Минуту стоит, уставившись в пустоту, словно завороженная каким-то воспоминанием. Затем внезапно произносит с отвращением.) Тьфу!

1-я женщина. Хильда, что с тобой?

Хильда. Ничего.

Женщина. Ты так умела возвращать нам надежду!..

Хильда. Надежду? На кого? На что?

Женщина. Если ты отчаешься, и нас всех охватит отчаяние.

Хильда. Хорошо. Но слушайте меня. (Она вздрагивает.) Здесь холодно. Вы — единственное тепло на свете. Вы должны прижаться друг к другу и ждать.

Голос. Ждать чего?

Хильда. Пока не станет теплее. Мы терпим голод и жажду. Нам страшно, нам плохо, но самое важное — согреться.