Теннесси Уильямс - Трамвай «Желание»

СТЕЛЛА. Послушай меня и предоставь событиям идти своей чередой… Хотя бы недолго.

БЛАНШ. Но, Стелла, не могу же я оставаться с ним под одной крышей. Ты можешь — муж. А я… после нынешней ночи. Защищенная только этой вот занавеской!

СТЕЛЛА. Бланш, он показал себя вчера в самом невыгодном свете.

БЛАНШ. Напротив. Во всей красе!!! Таким, как он, нечем похвалиться перед людьми, кроме грубой силы, и он раздоказал это всем на удивление! Но, чтобы ужиться с таким человеком, надо спать с ним — только так! А это — твоя забота, не моя.

СТЕЛЛА. Ничего, отдохнешь, сама увидишь — все образуется. Пока ты у нас, у тебя ни забот, ни хлопот — живи себе на всем готовом.

БЛАНШ. Нет, надо придумать, как нам с тобой выкарабкаться.

СТЕЛЛА. Ты все еще убеждена, что дело мое дрянь и я хочу выкарабкаться?

БЛАНШ. Я убеждена, что ты еще не настолько забыла «Мечту», чтобы тебе не были постылы этот дом, эти игроки в покер…

СТЕЛЛА. А не слишком ли во многом ты убеждена?

БЛАНШ. Неужели ты всерьез?.. Да нет, не верю.

СТЕЛЛА. Вот как?

БЛАНШ. Я понимаю отчасти, как было дело. Он был в форме, офицер, и встретились вы не здесь, а…

СТЕЛЛА. А какая разница, где я его увидела — что это меняло?

БЛАНШ. Только не пой мне про необъяснимые магнетические токи, внезапно пробегающие между людьми. А то я рассмеюсь тебе прямо в лицо.

СТЕЛЛА. А я вообще не хочу больше об этом.

БЛАНШ. Что ж, не будем.

СТЕЛЛА. Но есть у мужчины с женщиной свои тайны, тайны двоих в темноте, и после все остальное не столь уж важно.

Молчание.

БЛАНШ. Это называется грубой похотью… да, да, именно: «Желание»! — название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…

СТЕЛЛА. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!

БЛАНШ. Он-то и завез меня сюда… Где я — незваная гостья, где оставаться — позор.

СТЕЛЛА. Но тогда ведь этот твой тон превосходства, пожалуй, не совсем уместен, ты не находишь?

БЛАНШ. Нет, Стелла, я не заношусь и не считаю себя лучше других. Можешь мне верить. Но вот как я представляю себе: да, с такими сходятся — на день, на два, на три… пока дьявол сидит в тебе. Но жить с таким! Иметь от него ребенка!..

СТЕЛЛА. Я тебе уже говорила, что люблю его.

БЛАНШ. Тогда я просто трепещу. Мне страшно за тебя.

СТЕЛЛА. Что поделаешь — трепещи, раз ты так уперлась на своем.

Молчание.

БЛАНШ. С тобой можно говорить… по душам?

СТЕЛЛА. Да говори, пожалуйста, кто тебе мешает? Можешь не стесняться.

Грохот приближающегося поезда. Обе умолкли, пережидая, пока стихнет шум. Женщины все время остаются в спальне. Неслышный за шумом поезда, с улицы вошел СТЭНЛИ. В руках у него несколько пакетов. Не замечаемый женщинами, стоит, прислушиваясь к разговору. На нем нижняя рубаха и перепачканные машинным маслом брюки.

БЛАНШ. Так вот, с позволения сказать, — он вульгарен!

СТЕЛЛА. Ну и что ж… допустим.

БЛАНШ. Допустим! Неужто ты забыла все, чему тебя учили, на чем мы взросли? Разве ты не видишь, что в нем нет и проблеска благородства? О если б он был всего лишь простым! Совсем немудрящим, но добрым, цельным, — так нет же! Есть в нем это хамство — чтото откровенно скотское!.. Ты ненавидишь меня за эти слова?

СТЕЛЛА (холодно). Ничего, не смущайся — выскажись до конца.

БЛАНШ. Ведет себя как скотина, а повадки — зверя! Ест как животное, ходит как животное, изъясняется как животное! Есть в нем даже что-то еще недочеловеческое — существо, еще не достигшее той ступени, на которой стоит современный человек. Да, человек-обезьяна, вроде тех, что я видела на картинках на лекциях по антропологии. Тысячи и тысячи лет прошли мимо него, и вот он, Стэнли Ковальский — живая реликвия каменного века! Приносящий домой сырое мясо после того, как убивал в джунглях. А ты — здесь, поджидаешь: прибьет?.. а вдруг — хрюкнет и поцелует! Если, конечно, поцелуи уже были известны в ту пору. И вот наступает ночь, собираются обезьяны! Перед этой вот пещерой… и все, как он, хрюкают, жадно лакают воду, гложут кости, неуклюжие, не посторонись — задавят. «Вечерок за покером»… называешь ты это игрище обезьян! Одна зарычит, другая схватила что под руку подвернулось — и вот уже сцепились. Господи! Да, как далеко нам до того, чтобы считать себя созданными по образу и подобию божию… Стелла, сестра моя!.. Ведь был же с тех пор все-таки хоть какой-то прогресс! Ведь с такими чудесами, как искусство, поэзия, музыка, пришел же в мир какой-то новый свет. Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг — растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас… Так не предайся же зверю, не живи по-звериному!