Владимир Набоков - Человек из СССР

Господь с вами, Евгения Васильевна. Александр Блок давно умер. А главное —

(Спокойно плывет дальше.) Да в том-то и дело, голубушка, что он жив. Это нарочно врут. Вот, как врали про Ленина. Было несколько Лениных. Настоящего убили в самом начале.

(Все поглядывая налево.) От этих мерзавцев всего можно ожидать. Простите… Ольга Павловна, как имя-отчество вашего…

Алексей Матвеич. К вашим услугам.

Я хотел вас спросить, Алексей Матвеич, отчего это вы улыбаетесь?

Из вежливости. Вы все время коситесь на меня.

Вам, кажется, эмигрантские разговоры не по нутру. А вот попробовали бы, батюшка —

(Ошивенскому.) Можно вам еще кофе?

— вот попробовали бы пожить, как мы живем. Сами бы заговорили по-эмигрантски. Возьмите меня, например. Я — старый человек. У меня все отняли. Сына убили. Я восьмой год мытарствую заграницей. И теперь я не знаю, что будет дальше. У нас совсем другая психология, чем у вас.

(Смеется.) Да что это вы в самом деле так на меня напали?

Марианночка, нам, к сожалению, скоро нужно уходить. (Скороговоркой, вполголоса.) Простите, mais je ne peux pas supporter la compagnie d'un bolchevik. [8] …я не хочу оставаться в компании этого большевика (фр.).

Нет, я не нападаю, но просто иногда трудно сдержаться. Может быть в Варшаве другое настроение, чем здесь. Вы ведь в Варшаве были?

Проездом. Я вам уже отвечал на этот вопрос.

И что ж, вы долго здесь намерены прожить?

Нет, скоро отбуду.

И куда же?

Как куда? В Триэсэр, конечно.

Молчание.

М-сье Кузнецов, вы были бы, может быть, так добры взять посылочку? У меня внучка в Петербурге.

Женя!

Если посылка небольшая, возьму.

А позвольте вас спросить, как это вас так пускают в Россию?

А почему же меня не пускать?

Алексей Матвеич, бросьте шутить. Можно Бог знает что подумать!

Если анкета кончена, разрешите откланяться. Я, Оля, хотел бы у тебя в комнате прилечь на часок: у меня еще вечером дело.

Постой, я там тебе устрою…

Однако! {10} 10 Однако! — Этим восклицанием Ошивенского, вероятно, первоначально должно было оканчиваться второе действие: далее в Рукописи следует одна страница дописанного от руки текста до слова «Занавес».

Я это предчувствовала. Бедная Ольга Павловна… Теперь я многое понимаю…

И она тоже хороша… Если уж разошлась с мужем, так не видайся, не сюсюкайся с ним. Я ему руки больше не подам, вот честное слово — не подам.

Виктор Иванович, вы не правы; уверяю вас, что Алексей Матвеевич только шутил. Вы погорячились.

(Медленно успокаиваясь.) Нет, я ненавижу таких господ. Можно мне еще кофе? (Марианна наклоняет кофейник.)

Занавес

Очень голое помещение — вестибюль, нечто вроде зачаточного фойе. В аспидный цвет выкрашенная стена идет справа вдоль по авансцене и, оборвавшись посредине сцены, уходит под перспективным углом вглубь, где видна дверь, ведущая в концертно-лекционный зал. Справа, у самого края сцены, ступени вправо и вниз, медные перила. У стены, против зрителя, красный плюшевый диванчик. У левого края сцены, спереди, стол, служащий кассой, и простой стул. Таким образом, человек, пришедший на лекцию, поднимается справа по ступеням, проходит справа налево, мимо аспидной стены, оживленной красным диванчиком, и либо переходит сцену до самого левого края к столу, где продаются билеты, либо, дойдя до середины сцены, где стена обрывается, поворачивает в глубину и там уходит в дверь, ведущую в зал. На левой стене надпись: «Toilette» [9] «Уборная» (фр.). и красный конус минимакса над свернутой кишкой. У стола сидит Люля, шустрая барышня, миловидная, с косметическими примечаниями, и рядом с ней сидит Таубендорф. Проходят через сцену в глубину несколько человек (типичных эмигрантов), ударяет звонок, бессвязный шум голосов, сцена пустеет. Все ушли в заднюю дверь, остались только Люля и Таубендорф.