Лев Толстой - И свет во тьме светит

Марья Ивановна. Началось это прошлого года, со смерти его сестры. Он очень любил ее, и смерть эта очень повлияла на него. Он тогда стал очень мрачен, все говорил о смерти и сам заболел, как вы знаете. И вот тут, после тифа, он уже совсем переменился.

Александра Ивановна. Ну, все-таки он весной еще приезжал в Москву к нам и был мил и в винт играл. Il était très gentil et comme tout le monde [12] .

Марья Ивановна. Да, но уж он был совсем другой.

Петр Семенович. То есть что же именно?

Марья Ивановна. А совершенное равнодушие к семье и прямо idée fixe [13]– Евангелие. Он читал целыми днями, по ночам не спал, вставал, читал, делал заметки, выписки, потом стал ездить к архиереям, к старцам, все советоваться об религии.

Александра Ивановна. И что ж, он говел?

Марья Ивановна. Перед этим он со времени женитьбы не говел, стало быть двадцать пять лет. А тут один раз говел в монастыре и тотчас же после говенья решил, что говеть не нужно, в церковь ходить не нужно.

Александра Ивановна. Я и говорю, что нет никакой последовательности.

Марья Ивановна. Да, месяц тому назад он ни одной службы не пропускал, все посты, а потом вдруг ничего этого не надо. Да вот с ним и поговори.

Александра Ивановна. И говорила и поговорю.

Петр Семенович. Да. Но это еще ничего...

Александра Ивановна. Да для тебя все ничего, потому что у мужчин нет никакой религии.

Петр Семенович. Да позволь мне сказать. Я говорю, что все-таки не в этом дело. Если он отвергает церковь, то к чему же тут Евангелие?

Марья Ивановна. А то, что надо жить по Евангелию, по нагорной проповеди, все отдавать.

Александра Ивановна. Вечно крайности.

Петр Семенович. Да как же жить, если все отдавать?

Александра Ивановна. Ну, а где же он нашел в нагорной проповеди, что надо shako hands [14]с лакеями делать? Там сказано: блаженны кроткие, а об shake hands ничего нет.

Марья Ивановна. Да, разумеется, он увлекается, как всегда увлекался, как одно время увлекался музыкой, охотой, школами. Но мне-то не легче от этого.

Петр Семенович. Он зачем же поехал в город?

Марья Ивановна. Он мне не сказал, но я знаю, что он поехал по делу порубки у нас. Мужики срубили наш лес.

Петр Семенович. Это саженый ельник?

Марья Ивановна. Да, их присудили заплатить и в тюрьму, и нынче, он мне говорил, их дело на съезде, и я уверена, что он за этим поехал.

Александра Ивановна. Он этих простит, а они завтра приедут парк рубить.

Марья Ивановна. Да так и начинается. Все яблони обломали, зеленые поля все топчут; он все прощает.

Петр Семенович. Удивительно.

Александра Ивановна. От этого-то я и говорю, что этого нельзя так оставить. Ведь если это пойдет все так же, tout y passera [15] . Я думаю, что ты обязана, как мать, prendre tes mesures [16] .

Марья Ивановна. Что ж я могу сделать?

Александра Ивановна. Как что? Остановить, объяснить, что так нельзя. У тебя дети. Какой же пример им?

Марья Ивановна. Разумеется, тяжело, но я все терплю и надеюсь, что это пройдет, как прошли прежние увлечения.

Александра Ивановна. Да, но aide-toi, et dieu t'aidera [17] . Надо ему дать почувствовать, что он не один и что так нельзя жить.

Марья Ивановна. Хуже всего то, что он не занимается больше детьми. И я должна все решать одна. А у меня, с одной стороны, грудной, а с другой – старшие, и девочки и мальчики, которые требуют надзора, руководства. И я во всем одна. Он прежде был такой нежный, заботливый отец. А теперь ему все равно. Я ему вчера говорю, что Ваня не учится и опять провалится; а он говорит, что гораздо лучше бы было, чтобы он совсем вышел из гимназии.

Петр Семенович. Но куда же?

Марья Ивановна. Никуда. Вот этим-то и ужасно, что все нехорошо, а что делать – он не говорит.

Петр Семенович. Это странно.

Александра Ивановна. Что же тут странного? Это самая ваша обыкновенная манера: все осуждать и самим ничего не делать.

Марья Ивановна. Теперь Степа кончил курс, должен избрать карьеру, а отец ничего не говорит ему. Он хотел поступить в канцелярию министра – Николай Иванович сказал, что это не нужно; он хотел в кавалергарды – Николай Иванович совсем не одобрил. Он спросил: что же мне делать? не пахать же. А Николай Иванович сказал: отчего же не пахать; гораздо лучше, чем в канцелярии. Ну, что же ему делать? Он приходит ко мне и меня спрашивает, а я все должна решать. А распоряжения все в его руках.