Люба. Да ведь зачем же страдать?
Николай Иванович. Все равно как мать скажет: зачем страдать? Роды не бывают без страданий. То же и в духовной жизни. Одно тебе скажу: Борис истинный христианин и потому свободен. И если ты не можешь еще быть тем, чем он, – не можешь, как он, верить в бога, через него – верь в него, верь в бога.
Марья Ивановна (из-за двери). Можно?
Николай Иванович. Всегда можно. Вот нынче какой у меня раут.
Те же и Марья Ивановна.
Марья Ивановна. Приехал наш священник, наш Василий Никанорович. Он едет к архиерею, отказался от прихода.
Николай Иванович. Не может быть!
Марья Ивановна. Он тут. Люба, позови его. Он хочет тебя видеть.
Люба идет.
Те же, без Любы.
Марья Ивановна. А еще я пришла к тебе сказать про Ваню. Ужасно себя ведет и учится так, что ни за что не перейдет. Я стала говорить ему – грубит.
Николай Иванович. Маша, ведь ты знаешь, что я не сочувствую всему тому складу жизни, который вы ведете, и их воспитанию. Это для меня страшный вопрос: имею ли я право видеть, как на моих глазах гибнут...
Марья Ивановна. Тогда надо что-нибудь другое, определенное, а что ты даешь?
Николай Иванович. Я не могу сказать что. Я одно говорю, первое: надо освободиться от этой развращающей роскоши..
Марья Ивановна. Чтоб они были мужиками – не могу я на это согласиться.
Николай Иванович. Ну, так не спрашивай меня. То, что тебя огорчает, так и должно быть.
Входит священник. Целуются с Николаем Ивановичем.
Те же, священник и Люба.
Николай Иванович. Неужели покончили?
Священник. Не мог больше.
Николай Иванович. Не ждал я этого так скоро.
Священник. Да ведь нельзя. В нашем быту нельзя быть безразличным. Надо исповедовать, причащать, а когда познал, что это не истинно...
Николай Иванович. Ну и как же теперь?
Священник. Теперь еду к архиерею на испытание. Боюсь, что сошлют в Соловецкий. Думал одно время за границу бежать, вас просить, потом раздумал: малодушие. Одно – жена.
Николай Иванович. Где она?
Священник. Уехала к отцу. Теща была у нас и сынишку увезла. Это больно. Очень хотелось... (Останавливается, сдерживает слезы.)
Николай Иванович. Ну, помогай бог. Что же, вы у нас остановились?
Те же и княгиня.
Княгиня (вбегает в комнату). Ну, вот и дождались! Он отказался и взят под арест. Я сейчас была там, меня не пустили. Николай Иванович, поезжайте вы.
Люба. Как отказался? Почем вы знаете?
Княгиня. Я сама была там. Мне все рассказал Василий Андреевич. Он член присутствия. Он прямо вошел и объявил, что он служить не будет, присягать не будет. Ну, все это, чему Николай Иванович его научил.
Николай Иванович. Княгиня! Разве можно научить?
Княгиня. Я не знаю, только не в этом христианство. Разве в этом христианство? Вот хоть вы, батюшка, скажите.
Священник. Я уж не батюшка.
Княгиня. Ну, все равно. Да и вы такой же. Да вам хорошо. Нет, я не оставлю этого так. И что за проклятое христианство, от которого люди страдают и погибают! Ненавижу я это ваше христианство. Вам хорошо, когда вы знаете, что вас не тронут. А у меня один сын, и вы погубили.
Николай Иванович. Да успокойтесь, княгиня.
Княгиня. Вы, вы погубили его. Вы погубили, вы и спасайте. Поезжайте, уговорите его, чтобы он бросил эти глупости. Это можно богатым людям, а не нам.
Люба (плачет). Папа, что же делать?
Николай Иванович. Я поеду. Может быть, я могу помочь. (Снимает фартук.)
Княгиня (помогает ему одеваться). Меня не пустили, но мы поедем вместе, и я добьюсь теперь.
Уходят.
Занавес
Сцена переменяется. Канцелярия. Сидит один писарь, и ходит часовой у противоположной двери. Входит генерал с адъютантом, писарь вскакивает, солдат отдает честь.
Генерал, адъютант и писарь.
Генерал. Где полковник?
Писарь. Прошли к новобранцу, ваше превосходительство.
Генерал. А, хорошо. Попросите его ко мне.
Читать дальше