Дмитрий Мережковский: Борис Годунов (киносценарий)

Поют. «…Туру-туру петушок, ты далеко ль отошел? За море, за море, ко Киеву-граду, там дуб стоит развесистый, на дубу сыч сидит увесистый. Сыч глазом моргает, сыч песню поет, дзынь, дзынь, передзынь…» и т. д.

В это же время в другом углу кто-то наяривает на дуде свое. В третьем углу начинается пьяная драка. Хозяин выходит из-за стойки. Мисаил ловит его за полу.

Мисаил.Хозяин, а хозяин. Будь ласков, выставь еще косушечку! Мы люди странные, ходючи по Божьему делу притомились, а что при нас было, малая толика, все тебе выложили. Алтына больше нет. Господь Бог свидетель, а ты выстави косушечку на покаяние души.

Хозяин(грубо). Нет ни алтына, так и полезай с тына, давай место другим. Чего привязался? Хороши вы, странные, да еще монахи!

Мисаил.Мы не простые монахи, мы мудреные. Эй, хозяин, мы тебе отслужим!

Хозяин.Сказано, не дам. Потчевать вас! Не надобна твоя служба.

Мисаил.Как это не надобна? Ну, хочешь, я спляшу? А то расскажу, чего мы перевидали, что и во сне никому не приснится…

Один из гостей.Ишь ты, во сне не приснится!

Григорий.Тебе., может, коза рогатая снится, а вот я так сон видел, трижды кряду, сон этот на духу рассказать, и то страшно!

Один соседний гость, неизвестного звания(подсаживаясь ближе). А ты расскажи!

Григорий.Пойдем прочь, отец Мисаил! Что нам тут с ними, с холопами, растабарывать! Ныне, сам знаешь, как вышла отмена Юрьеву дню [10], все на Руси холопами стали!

Ближний сосед, мужик.Да нешь мы тому, отец, рады? Мы по Юрьеву дню во как плачем! Нонче думаешь ничего, а глядь, и не знай как, уж холоп стал.

Человек неизвестного звания(около Григория). Плакальщики тоже объявились. Вы, отцы святые, дурней не слушайте. Вы и вправду, как я замечаю, Божьи люди. А коли гребтится с устатку еще по чарочке выкушать, так ин быть так, я угощаю. Ставь хозяин, в мою голову.

Хозяин удаляется за стойку. Приносит вино.

Мисаил в восторге.Вот люблю! Вот добрый человек, благослови тебя Господи. Таких и по Москве мы не встречивали.

Человек неизвестного звания.К странникам Божьим у меня сердце лежит. А вы, сами говорите, монахи не простые. Понасмотрелись на белый свет. И во сне-то вам видится, чего неведомо. (К Григорию). Скажи, отец, какой такой страшный сон тебе был?

Григорий(пьет) . Сон-то… на духу только скажу. И то, может, не скажу.

Мисаил(пьет). Эх, доброе вино! Никогда, кажись, такого не пито! А ты, Григорий, что там на духу, мы во всякий час перед лицом Божьим. Ты уважь доброго человека. поведай, чего такое тебе привиделось.

Григорий(глядя прямо перед собой). Трижды… три ночи подряд… после молитвы… видел я сей сон.

Мисаил.Молитва бесовские мечтанья отгоняет, благие снятся сны.

Григорий(все так же, как будто про себя). Мне виделась лестница великая, крутая. Все круче шли высокие ступени, и я все выше шел. Внизу народ на площади кипел. Мне виделась Москва, что муравейник…

Человек неизвестного звания(внимательно). Ты говоришь. Москва?

Григорий.На самой высоте – престол царей московских. И я – на нем. Вокруг стрельцы, бояре… а Патриарх мне крест для целования подносит…

Человек неизвестного звания(прерывая). Вот как!

Григорий.… И я вот крест целую с великой клятвой, что на моем царстве невинной крови не прольется, холопей, нищих не будет вовсе. Отцом я буду моему народу… (взявшись за воротник рубашки). И эту последнюю я разделю. Со всеми!

Человек неизвестного звания.Постой! Постой!

В это время ближний народ сгрудился вокруг, жадно прислушиваясь В дальнем углу, другие, наяривают плясовую «Эй, жги, говори, подговаривай! Ходи изба, ходи печь, хозяину негде лечь!» Ее медленно заглушает песня юродивых у дверей: «Лейтесь, лейтесь, слезы горькие, плачь, плачь, душа православная!»…

Григорий, как бы не видя и не слыша ничего вокруг себя, продолжает.

Григорий.… довольно Руси по-волчьи выть, довольно в кабаке слезами обливаться, да от судей неправедных бегать! Не казнями и не суровостью я буду царствовать, а милосердием и щедростью.

Человек неизвестного звания.Ай да ловко. Стой. Значит на Москве царем себя видел?

Григорий.Великим и державным. И трижды сряду, три ночи, чуть глаза закрою, все тот же сон.