Дмитрий Мережковский: Павел Первый

Елизавета.О другом? Нет. А впрочем, не знаю, может быть, о другом… Ах, струна оборвалась. Нельзя больше играть.

Александр.Поди сюда.

Елизавета(к Александру, подходя) . Ну, что?

Александр.Как тебе это белое платье к лицу! Когда ты так стоишь надо мною, светлая, светлая, в сумерках, то как будто Евридика или Психея…

Елизавета.Vous êtes trop aimable, monseigneur! [7]A рук не целуйте. Оставьте, не надо. Помните, намедни вы сказали, что мы с вами как брат и сестра? Брат и сестра…

Александр.Но ведь все-таки, Лизхен…

Елизавета.Да, все-таки… А правда, что когда Константин целует руки жене, то ломает и кусает их, так что она кричит?

Александр.Кто тебе сказал?

Елизавета.Она сама. А раньше, будто бы, он забавлялся тем, что в манеже из пушки стрелял живыми крысами?

Александр.Зачем ты, Лизхен?..

Елизавета.Затем, что я не хочу быть Психеей! Слышите, не хочу. Надоело, опротивело… Амур и Психея – какой вздор! (Молчание.) А о бригадирше Лихаревой слышали?

Александр.Не помню.

Елизавета.Деревенька у них под Петербургом. Муж заболел, жена приехала в город за доктором. Государь тоже встретился – кучер не остановил. Бригадиршу посадили на съезжую. От страха заболела горячкою. Муж умер, а жена сошла с ума.

Александр.Ужасно!

Елизавета.Да, ужасно. «А впрочем, наплевать», как говорит ваш братец. Мы ведь все рабы – и тот мужик без шапки, и я, и вы. Рабы… или нет, крысы, которыми Константин заряжал свою пушку. Выстрелит, и что от крыс останется?

Александр.Господи! Господи!

Елизавета.От раздавленных крыс пятно кровавое… Какая гадость… Я, кажется, с ума схожу, как бригадирша Лихарева. Все мы сходим с ума. Лучше не думать… Лежать и мечтать…

(Падая на колени и закрывая лицо руками.) Скучно, скучно, скучно, Сашенька!..

Дверь направо отворяется бесшумно. Входит Павел и останавливается на пороге.

Александр(обнимая Елизавету) . Лизанька, девочка моя бедная…

Павел.Амур и Психея!

Александр и Елизавета вскакивают.

Александр.Что это?

Елизавета.Государь.

Павел.Испугались, друзья мои? Думали – привидение?

Александр.Простите, ваше величество! Темно. Я свечой…

Павел.Не надо. (Елизавета хочет уйти.) Куда вы, сударыня? Вы нам не мешаете.

Елизавета отходит к окну.

Павел(взяв книгу) . Это что? Руссо. А это? «Брут», трагедия господина де Вольтера. (Читает.)

Значит: «Царя убили, и слава Богу». – Кто подчеркнул?

Александр.Не могу знать, ваше величество! Книга от бабушки. Не она ли сама изволила?

Павел.Все-то у вас от бабушки, сударь, и сами вы – бабушкин внучек!.. А историю царевича Алексея помните? Вот подлинная трагедия, не то что Вольтеровы глупости! Сын восстал на отца, и отец казнил сына. Помните?

Александр.Помню.

Павел.Ну то-то же! А все-таки перечесть не мешает. Ужо пришлю. Кстати, правда ли, что у вас в полку Вольтера почитывают?

Александр.Виноват, государь! Одно только сочиненьице «Кандид». При бабушке отпечатано.

Павел.Опять бабушка!.. У кого найдено?

Александр.Измайловского полка у штабс-капитана Пузыревского.

Павел.Ну и что же?

Александр.Книга в корпусной пекарне сожжена – сделан выговор!

Павел.Что толку выговор от вас, когда и сами вы, сударь, Вольтера читаете? Каков поп, таков и приход. Однако шутки в сторону, наблюдать извольте впредь, дабы из чинов, управлению вашему вверенных, чтением таковым упражняться никто не осмеливался. Понеже слухи до меня доходят, что французскими натуральной системы книгами многие господа военные заражены, по домам ходят в платье партикулярном, фраки и жилеты носят, явно изображая тем развратное свое поведение. Вот каковы, сударь, следствия философической вольности или, лучше сказать, бешенства, коим вводится язва моральная, правила безбожные и возмутительные, буйственное воспаление рассудка, как то показало нам правление богомерзкое во Франции и оные режисиды, изверги человечества, в злодеянии, учиненном над королевскою особою…

Александр.Батюшка…