Август Стриндберг: Эрик XIV

Йоран Перссон. На унижениях я вскормлен, матушка, я к ним сделался нечувствителен. Служить королю – мой долг, мое призванье, ибо он слаб и обладает странным даром всех превращать во врагов.

Мать. Тебе ли быть ему опорой, сам едва на ногах держишься…

Йоран Перссон. Нет, мне кажется, я могу его поддержать…

Мать. Ты часто по доброте своей слишком много на себя берешь, Йоран… Вот, например, пригрел эту брошенную Агду с ребенком.

Йоран Перссон. Ничего, им от этого не плохо. И все мы еще дождемся лучших времен.

Мать. Знаешь, какая благодарность ждет тебя за твой благородный поступок?

Йоран Перссон. И слушать не желаю про благородные поступки, и благодарности не жду никакой. Несчастная нуждалась в моей помощи – вот и все, совершенно просто.

Мать. А теперь сплетничают, будто она твоя любовница.

Йоран Перссон. Уж разумеется, но мне-то от этого нет вреда, только ей!

Мать. Точно ли?

Йоран Перссон. Точно ли? М-м!

Мать. Агда вдруг вообразит, будто ты имеешь на нее виды, вот ты и окажешься виноват, что ее пригрел.

Йоран Перссон. Ах, мать, в чем только я не был виноват? Что бы ни выкинул Эрик – винят меня, даже за эту историю с Карин, которой я изо всех сил препятствовал. Впрочем, теперь я понял, что лишь она одна может утешить и успокоить короля, и потому я стал ей другом…

Мать. За все ты берешься, Йоран, смотри, как бы тебе не попасть в беду!…

Йоран Перссон. Ничего!

Мать. Не верь уж очень-то людям…

Йоран Перссон. Я верю только себе самому! Я не рожден царить, но – властвовать; а коль скоро могу я властвовать только с помощью моего короля, король – мое солнце! Закатится солнце – и я угасну, вот и все, матушка!

Мать. Ты любишь Эрика?

Йоран Перссон. И да и нет! Мы соединены незримыми узами, будто вышли из одного помета, рождены под одной звездой. Его ненависть – моя ненависть, его любовь – моя любовь. И это приковывает нас друг к другу.

Мать. Да, сынок, у тебя свой путь, я тут тебе не попутчица Агда (входит с трехлетней дочерью). Здравствуйте, тетушка, здравствуй, Йоран!

Йоран Перссон. Здравствуй, детка; поди ко мне, Мария, скажи «здравствуй»!

Мария (подходит к письменному столу, перебирает бумаги). Здравствуй, дядюшка!

Йоран Перссон (ласково). Милый, милый цветик, разве можно трогать мои бумажки? Если б ты только знала, что ты наделала!

Мария. А зачем ты все пишешь и пишешь? Йоран Перссон. Зачем? Если б я мог сказать! Вы, наверное, проголодались, будем обедать!

Агда. Спасибо, Йоран, ты переломляешь свой хлеб с голодным, а сам…

Йоран Перссон. Ух! Зачем ты так… А сколько раз я сиживал за чужим столом!

Мать. А сам ничего не ест!

Йоран Перссон. Совершенная неправда, когда я повесничаю по вечерам, я настоящий обжора и кутила не хуже других. Давайте-ка есть!

Все садятся за стол. В дверь стучат. Йоран встает и заслоняет стол ширмой.

Мария (закрывает лицо руками). Это Бука стучит? Мама, мне страшно!

Агда. Не шали, Мария, никакого Буки нет!

Мария. Нет, есть, мне Анна говорила! Я его боюсь!

Сванте Стуре (входя, высокомерно). Не удостоит ли меня господин секретарь своим вниманием на минутку?

Йоран Перссон. Хоть бы и надолго, господин советник…

Сванте Стуре. Граф, с вашего позволения. Быть может, вы не знаете, – я граф.

Йоран Перссон. Помилуйте, прекрасно знаю, тем более что я-то вас и пожаловал в графья!

Сванте Стуре. И вам не совестно?

Йоран Перссон. К чему этот тон! Я был советником короля во время коронации, и только благодаря моему ходатайству вы стали первым графом Швеции.

Сванте Стуре. Боже, неужто своим возвышением я обязан какому-то острожнику!

Йоран Перссон. Спокойней, господин граф! Юным вертопрахом мне случилось как-то раз проспаться в застенке, и я ничего не вижу тут зазорного, вас же следовало бы на весь остаток жизни туда упрятать за смуту и измену!

Сванте Стуре. Вот как!

Йоран Перссон (прячет бумаги на столе). Лишь великие заслуги ваши перед покойным королем Густавом спасли вас от заслуженнейшей кары. Теперь же – берегитесь!

Сванте Стуре. Не тебя ли, поповское отродье?

Йоран Перссон. Мать моя сидит за ширмой. Прошу не забывать!

Сванте Стуре. И шлюха там же!

Йоран Перссон. Стыдитесь, господин Сванте! Недавно я говорил о вас с королем; сказал ему, что Стуре всегда были славные, добрые люди; я и сейчас хочу так думать; но безумным высокомерием своим вы без конца себе вредите. Вы высокого рода, да, но что есть происхождение высокое? Что такое дворянин? Всадник! Управлять страною вы не умеете, знать ничего не желаете, кроме конюшни; презираете книжных червей, а меж тем им-то принадлежит настоящий день, спешащий мимо вас, не узнанный вами! Право и достоинство человека, уважение к чужому горю, снисхождение к греху – вот новые девизы, отнюдь не начертанные на гербах ваших. И я бы мог стать графом, но я не захотел, ибо мне назначено судьбою оставаться среди сирых и убогих, среди которых я рожден…