Николай Коляда - Селестина

МЕЛИБЕЯ. Я не пойму, тетушка. Кто в силах исцелить страждущего и не делает этого, подобен убийце. Кто так обезумел от боли, что решил, будто болезнь и лекарство имеют общий источник?

СЕЛЕСТИНА. Тебе, сеньора, знаком юный кабальеро, чистокровный дворянин по имени Калисто?

МЕЛИБЕЯ. Довольно. Так вот больной! Ради него ты пришла сюда, бородатая бесстыдница? Чтоб тебе сгореть, коварная сводня, ведьма, враг честных людей! Иисусе, Иисусе! Отвечай, обманщица, как ты на это решилась?

СЕЛЕСТИНА. Терплю обиду без всякого повода.

МЕЛИБЕЯ. Не смей говорить об этом пугале, долговязом аисте, разодетом уроде! Сумасшедшему чудится, что все вокруг такие же. С этим ответом ты к нему и возвращайся. И благодари Бога, что так дешево отделалась.

СЕЛЕСТИНА (в сторону). И Троя защищалась, да не выстояла! Не таких бешеных доводилось мне укрощать.

МЕЛИБЕЯ. Что ты сказала, подлая? Говори громче.

СЕЛЕСТИНА. Ты слишком сурова. Юная кровь и на малом огне закипает.

МЕЛИБЕЯ. На малом огне? Тебе этого мало, потому что ты еще жива, а я еще терплю твою безмерную наглость! Какое слово ты хотела услышать?

СЕЛЕСТИНА. Ему сказали, что тебе известна наговорная молитва святой Полонии от зубной боли. А также здесь может помочь твой шнурок, прикасавшийся к святыням Рима и Иерусалима. Кабальеро страдает и умирает от зубной боли. Но раз столь гневный отпор — пусть терпит. Но помни: месть дает лишь мгновенную радость, а милосердие — вечную!

МЕЛИБЕЯ. Ты пришла только за этим? Почему сразу не объяснила?

СЕЛЕСТИНА. Сеньора, я не думала, что ты заподозришь дурное. Мне одной поручают эти невинные сделки. За чем бы меня ни послали, я все выполняю, словно у меня двадцать ног и столько же рук.

МЕЛИБЕЯ. Ты так убеждаешь в своей невиновности, что я, пожалуй, поверю. Если всё это ради доброго дела, прими мое прощение. Ибо исцелять страждущих и больных — дело святое и угодное Богу.

СЕЛЕСТИНА. Да еще такого больного! Ангел небесный! Недуг свалил его, он стонет не переставая. Восемь дней, сеньора. Одно утешение ему — гитара, и играет он такие жалобные песни.

МЕЛИБЕЯ. Я дам мой шнурок. Но молитву я не успею переписать до прихода матери, и ты приди за нею завтра потихоньку, если шнурок не поможет.

ЛУКРЕСИЯ (в сторону). Пожалуй, Мелибея даст еще и не то, о чем говорит.

МЕЛИБЕЯ. Что ты сказала, Лукресия?

ЛУКРЕСИЯ. Сеньора, я сказала, что хватит беседовать, час поздний.

СЕЛЕСТИНА. Доченька Лукресия! Придешь ко мне, я тебе дам такой состав, от которого волосы твои станут светлее золота. И еще дам тебе кое-какие порошки от дурного запаха изо рта, их никто, кроме меня, не умеет изготовлять. У тебя изо рта ведь немного пахнет, а для женщины нет хуже!

ЛУКРЕСИЯ. Дай тебе Бог хорошую старость! Мне это нужнее, чем хлеб.

МЕЛИБЕЯ. Что ты говоришь, матушка?

СЕЛЕСТИНА. Сеньора, мы тут условились кое о чем. Теперь я расстаюсь с тобою, чтоб идти к нему, с твоего разрешения.

МЕЛИБЕЯ. Иди с Богом!

Схватила Селестина священный шнурок, давай им размахивать от радости, даже в глаз Лукресии попала. Потом обмотала шнурок вокруг себя и бежать, ничего не помня. Хохочет, смеётся Селестина, бежит и ветер в её юбки дует, будто парус у неё юбка, будто корабль по морю плывёт. Бормочет «корабль» чего-то, руками машет. Как хорошо — вышло, получила, что хотела!

СЕЛЕСТИНА. О, дьявол, которого я заклинала! Как верно исполнил ты все, о чем я просила! Ну, старая Селестина, весело тебе? Ох, проклятые длинные юбки! Вы мешаете мне поскорее добраться! Ах ты, шнурок, шнурок!

Навстречу Селестине бежит Семпронио — и что они в Испании так всё время торопятся куда-то? Столкнулись, упали в пыль, сидят.

Идем! Быстро придем к Калисто, и услышишь чудеса!

СЕМПРОНИО. Ты обещала затянуть дело, а сама мчишься, сломя голову!

Бегут к дому Калисто, торопятся, на ходу говорят, потом вдруг останавливаются. Семпронио что-то палкой на пыли чертит, Селестина ногой его чертежи зачёркивает, встаёт на карячки, что-то своё пальцем рисует, и говорят, говорят, руками машут…

СЕЛЕСТИНА. Внезапная радость вызывает волнение, а волнение не дает размышлять! Хорошие вести к большой награде! Молчи, дай старухе делать дело. Скорее! Хозяин твой, наверно, сходит с ума!

СЕМПРОНИО. Он уже давно спятил.

Подбежали к дому, остановились, оглядываются. Пармено увидел их из окна второго этажа, побежал в спальню, будит Калисто.

ПАРМЕНО. Сеньор, сеньор! Вон Селестина и Семпронио бегут к дому, то и дело останавливаются и что-то чертят на земле.